— Стойте! — повторила она. — Остановитесь!..

Палач вопросительно посмотрел на Свена. Тот угрюмо уставилсяна прекрасную гостью. В распахнутых дверях конюшни показался Тревор. В однойруке держал пустой кувшин, другой рукой с наслаждением расчесывал грудь.

— Что случилось? — поинтересовался Свен с наглойленцой.

Лютеция выкрикнула возмущенно:

— Это оскорбление мне! Никто не может вешать моих людейбез моего позволения.

Свен поклонился. Фарамунд видел по его лицу, что ончувствовал себя не только хозяином положения, но и правым абсолютно, потомусказал громко, с иронией, чтобы слышали все:

— Дорогая Лютеция! Я уступаю тебе право повеситьчеловека, который искалечил троих моих людей. Заметь, это были хар-р-р-рошиеплотники. Один вряд ли доживет до вечера, а двух недельку-другую будутзалечивать. Да и, кроме того... я как-то щадил вас всех... беглецы, сами богивелят таким помогать, но теперь, вижу, пора. Надо бы оформить наши договорныеотношения. Как коммендацию, к примеру.

Лютеция, явно смущенная, повернулась к Фарамунду. Тот спетлей на шее тупо смотрел на нее, на весь этот необъятный двор.

— Отвечай, — спросила она строго, — почему тыпобил их так жестоко? Разве не разумнее было бы отдать сапоги?

Фарамунд понял, что надо отвечать, с трудом разлепилспекшиеся губы.

— Они напали.

— Да, напали. Но ты... слишком жестоко! Простолюдин недолжен позволять себе такой ярости, какая свойственна только людям благородногопроисхождения!

Фарамунд прошептал:

— Это не я их бил...

— А кто?

— Кто-то другой, — ответил он убито. — Я самне знал, что буду драться...

На него смотрели во все глаза. Кто-то помянул богов Ночи,кто-то сплюнул и сделал отгоняющий злую силу знак. Сквозь толпу протискивалсякак могучий тур Тревор. За ним спешил Редьярд с бесстрастным, как всегда,лицом. Лицо старого воина было угрюмое, серебряные усы ярко оттеняли темнуюкожу. Маленькие медвежьи глазки смотрели с сонной недоброжелательностью.

— Погодите... — буркнул он. — Мне этот...Фарамунд, если его так, в самом деле, зовут, мне тоже не нравится. Я сампредлагал не раз его прирезать и бросить. Но если он умеет так драться, тодуростью было бы не воспользоваться этим... Плотники, да... жалко. Плотникивезде нужны. Особенно, хорошие. Но зато можно взять стражником. Или воином!Отсрочить смерть... посылая его всегда в первые дозоры.

Кузнец кашлянул, сказал, ни к кому не обращаясь:

— Хороший воин стоит двух плотников. А то и трех.

— Подумай, Свен, — сказал Тревор.

— Умоляю, — сказала Лютеция. — Будьте милосердным.

Свен налитыми кровью глазами смотрел на человека с петлей нашее. Грудь его медленно поднялась, он задержал дыхание, затем с шумом выдохнул:

— Решено. Если наша дорогая гостья подарит этого человекамне... то я своей властью дарую ему прощение. И дам оружие. Конечно, приусловии, что даст клятву, не обращать его против меня! На этих условиях я могузаменить ему смерть от петли на смерть в бою.

Лютеция краснела, бледнела, умоляюще смотрел на Тревора. Тототвернулся, а Редьярд шепнул:

— Это единственный способ спасти его от петли.

Она выпрямилась. Голос зазвучал властно:

— Своей волей, без принуждения, я передаю этогочеловека в полную собственность Свена Из Моря, властелина этих земель. И отказываюсьот всех прав на него!

Свен нехотя поклонился:

— Принимаю этого человека из рук благородной Лютеции.Обязуюсь предоставить ему все те же права, что пользуются мои люди.

Теддик сбросил с шеи Фарамунда петлю. Голос был сожалеющим:

— Вообще-то я хотел попробовать свой узел... Чтобы несразу давил, а медленно! А то давно никакой потехи...

Фарамунд прохрипел:

— В этом краю... такие потехи... на каждом шагу...

Жена Свена и Лютеция сидели в людской посредине, а девки полавкам вдоль стен. В открытом очаге горели крупные поленья, изогнутые корнистарой березы, что дают особо жаркое тепло, а также сладкий дух. Поленья товспыхивали острыми языками пламени, то с легким треском рассыпались на крупныепурпурные угли.

В людской темновато, только когда огонь вспыхивал, Фарамундразличил выступающие балки, грубо отесанные, толстые, бесформенные от толстыхмотков льна, что укрывали балки от стены и до стены. Среди глиняной посуды надлинном миснике две чашки блестели как угли: из настоящего олова.

Лютеция усердно пряла, отрабатывая гостеприимство. Ее леваярука быстро и умело щипала лен, а правой крутила веретено. На Фарамундавскинула на миг глаза, по губам пробежала улыбка.

Фарамунд и раньше выглядел диким человеком, а теперь, когдавсе почистились и переоделись, рядом с ними казался совсем зверем. Волосыспутанными прядями падали на уши, опускались, почти касаясь плеч. Брови словнобы парили над живыми, но какими-то трагическими глазами, похожие на раскинутыев полете крылья. Щеки и подбородок покрыла густая черная щетина. Когда онпровел рукой по щеке, она ясно услышала хруст, словно он ломал стерню.

Спохватившись, что рассматривает его чересчур пристально,она поспешно опустила голову. Недостойно дочери знатных патрициев таквнимательно разглядывать простолюдина.

Фарамунд ощутил сладкую волну, что накрыла его с головой.Сердце дрогнуло, а грудь заполнила странно горькая радость. Он переступил сноги на ногу, развел руками:

— Госпожа! Я просто зашел поблагодарить.

Фелиция окинула его критическим взором. Лютеция мягкоулыбнулась, но голову не подняла:

— За что?

— Вы спасли мне жизнь, подобрав раненого. Второй разспасли, когда ваш дядя готов был перерезать мне горло. И в третий раз — когда ястоял сегодня с петлей на шее.

Хозяйка холодно улыбнулась Лютеции:

— В самом деле, дорогая, ты вовремя от него отделалась.Пожалуй, для него и раз — чересчур много. Погляди на него! Лучше бы спаслакошку или собаку.

Лютеция мягко произнесла:

— Фарамунд, я рада, что ты жив. Постарайся служитьновому хозяину так же хорошо, как послужил мне.

Фарамунд развел руками, слова теснились в груди, топталисьна языке, но ни одно не удавалось вытолкнуть, все цеплялись за нЈбо и за десны.Сердце стучало все чаще, он чувствовал, как бурно вздымается грудь. Дажехозяйка засмотрелась, его торс похож на выкованные из меди латы для римскоголегионера: широкие массивные грудные мышцы, блестящие шары плеч, а длинныекрасиво вылепленные руки заканчиваются широкими, как лопаты, ладонями.