Он попал под луч солнца, скользнувший через щель в крыше.Могучая фигура вспыхнула, словно окунули в расплавленное золото. Лютеция дажезадержала дыхание: этот человек пугающе красив, словно под личиной простолюдинаскрывается бастард одного из сильнейших правителей мира.

Когда он вышел, так же неуклюже, как и вошел, хозяйка быстровзглянула на Лютецию. Заметила ли патрицианка, принявшая христианство, что еебывший раб двигается неуклюже лишь потому, что смущен множеством молодыхженщин? А вовсе не из-за скотской неповоротливости простолюдина?

Из набега на соседей вернулась дружина Свена. Водил ееТеддик, доверенное лицо Свена во всех делах. В бурге сразу стало шумно,забегала челядь, по двору водили коней, а в большом зале для воинов составилистолы, начался пир.

Пили, как лошади после долгой скачки, долго и жадно. А потомзаговорили все разом, голоса звучали громко, кубки и чаши звенели, виноплескало на грудь, на стол, на сапоги.

Тобурн рассказывал, как он голыми руками заломил великана изГрентоля, а Шеплер перебивал, все пытался поведать какой он великий стрелок, ноего никто не слушал, да и сам Шеплер вскоре сконфузился и рухнул под стол,когда обнаружил, что все свои горячие речи произносил молча.

Фидлинг начал бросать метательные ножи в голову огромногомедведя на стене, азартный Цудвиг тут же присоседился, но вместо ножа метнулсвой великанский топор. Промахнулся, но тяжелый удар потряс стены, головасорвалась с крюка. Под столом дико заорал Шеплер, когда к нему подкатилась этаморда с оскаленными зубами и уставилась мертвыми пустыми глазницами.

Аганарис и Зундвиг затеяли спор, что лучше владеет мечом.Сперва дрались, показывая удары, потом разъярились, хмель ударил в голову.Наконец, Аганарис отпрыгнул, плечо в крови, Зундвиг заорал победно, ноАганарис, ярясь, закричал, что это пустяки, в бою это не в счет, а вот ктоостанется на ногах... Он, в самом деле, наседал с такой яростью, что потеснил

Зундвига, но затем все услышали глухой удар, сам Аганарисвздрогнул и рухнул на пол с разрубленной головой.

Об него спотыкались, кто-то, наконец, оттащил под стену, тамон и пролежал, истекая кровью, а к утру даже застыл.

Странное томление, подобное тому, что заставляет деревооживать весной и гнать соки из холодной земли вверх по застывшему стволу, недавало покоя, бередило душу. В груди сжималось, он чувствовал подступающиевроде бы без причины слезы. Кулаки стискивались, все чаще смотрел на небо, гдепроносились серые птицы.

Вспомнил совет кузнеца, поколебался, однако ноги уже самипонесли на задний двор, куда выгнали на кормежку свиней. Весь двор хрюкал,визжал, двигался, как солнечные блики через ветви деревьев. Свиньи толпились удлинного корыта, поросята носились по двору, верещали, затевали игры. Онпротолкался через грязное хрюкающее стадо. На той стороне двора тянулся сарай,в самом конце горбилась неопрятная хижина, дверь висит на одной веревочнойпетле.

Он осторожно отвел дверь в сторону. Изъедена жуками, вот-вотрассыплется. Тесное помещение озарял красноватый свет, а воздух сухой и жаркий.Дряхлая сгорбленная женщина дремала перед очагом, что занимал почти половинупомещения.

Огонь весело лизал чугунный котел, рассыпался бликами вдольстены. Ложе располагалось прямо на земле, Фарамунд рассмотрел ворох старых шкури одеял, потерявших цвет.

Под стенкой, как сгусток ночи, загадочно горбит спинунастоящий сундук. Когда багровые блики падают на крышку, там предостерегающепоблескивают широкие медные полосы, крупные шляпки бронзовых гвоздей.

Женщина подняла голову, на Фарамунда взглянули выцветшие отстарости белые глаза с толстыми красными прожилками. Лицо было темнее исморщеннее попавшего в огонь дикого яблока.

— Что ты видел? — спросила она.

Фарамунд спросил тупо:

— Где?

— В небе, конечно, — ответила она. — На землесмотреть нечего...

Он пожал плечами:

— За мной неслись всадники на дивных конях с горящимигривами. А странные гады корчились под копытами...

Она прошептала:

— Так-так... А что еще?

— Не помню, — ответил он. — А что, это важно?

— Взгляни еще раз, — попросила она.

Не сходя с места, он приоткрыл дверь, выглянул. По синемунебу двигается стадо снежно-белых зверей с пышными гривами, а за нимистремительно несутся, подолгу застывая в прыжках, мелкие звери, видно толькогорбатые спинки... ветер лепит из них, как мальчишка из мокрого снега, страшныефигуры, тут же меняет, перестраивает, делает еще страшнее, удивительнее...

— А сейчас посмотри в сторону леса, — раздался заспиной ее хриплый каркающий голос, — где в низине всегда гнилой туман...Что там?

Туман был как в стороне леса, так и со стороны реки. Всякрепость тонула в бескрайнем море тумана. Сейчас трудно было сказать, гдекончается берег, где начинается дубрава. Туман поднимался выше деревьев. Еслибы не широкий холм, здесь тоже все ходили бы почти на ощупь.

— Сейчас туман везде, — сказал он. — А там,где низина... Отсюда вижу, как движется призрачное войско... Ого, впередикрасивая женщина в длинной одежде! Глаза как лесные озера, а волосы похожи наводопад!.. А за ней трое старцев с коронами на головах... нет, уже превратилисьв сказочных коней дивной красоты... А над ними реет большая птица... сейчасменяясь в ящерицу с крыльями... нет, уже в крылатого оленя с золотыми рогами...И девушка... девушка с золотыми волосами...

Она слушала, кивала. Глаза ее были полузакрыты. Он прервална полуслове сбивчивую речь, хотя мог бы сказать еще много, ведь знаки емуявляются дивные и странные, любой жрец велел бы принести жертву, чтобытолковать по внутренностям.

— Присядь, — сказала она.

Он отпустил дверь, в хижине стало темнее. Сесть не на что,опустился на корточки. На спине потянуло болью, там самая глубокая рана, прирезких движениях рубашка подмокает желтой сукровицей.

Женщина, словно забыв о нем, помешивала прутиком угли. Онспросил с надеждой:

— Что это за знаки?

Она открыла глаза, в них было странное выражение.

— Подумать только, — прошептала она. — А дляменя там всегда только облака... Когда белые, когда серые, но... только облака.А в низине, где никакой ветер не уносит вечный туман от тех болот, только...туман. Серый туман. То стеной, то клочьями...

— Туман? — спросил он непонимающе.

— Клочья тумана, — ответила она, он удивилсяглубокой тоске в ее голосе. — Для всех, кто жил здесь... это был толькотуман. А здесь жили самые просвещенные люди на свете! Здесь был осколочекмогущественного Рима. Но увидел ты, светлый и восторженный ребенок...

Он нахмурился, оскорбление назвать сильного мужчину егороста и силы ребенком, но эта провидица не мужчина, чтобы эти слова вбитьобратно в глотку вместе с обломками зубов.