карет, и десятки людей заходили во двор. Ричарда злило, что какие-то незнакомцы топчутся по его двору. Вскоре появилась украшенная цветами карета, из которой вышла девушка в белом платье. Тут до него дошло, что здесь происходит. Его охватила невиданная ранее ярость. От злости барон вцепился в окно с желанием придушить Леопольда.

– Только попадись мне, – приговаривал он себе под нос.

На следующее утро дверь была открыта. Барон не стал медлить и направился к племяннику. Ему хотелось застать его с женой, но комната оказалась пустой. Это еще больше взбесило Ричарда, и он пошел искать служанок. Оказалось, все люди при дворе думали, что свадьба проходит с разрешения барона, который просил его самого не беспокоить. Так им заявил Леопольд. Также никто не видел, кто мог запереть дверь. Служанки, сообщившие Ричарду это, увидели редкое проявление ярости на его физиономии и боялись попасть в его немилость.

– Где он сейчас?

– М-мы не знаем. Он уехал с невестой после торжества.

– Тогда возьмите все его вещи и выбросьте за стены. А его самого больше не пускайте. И ничего больше не хочу слышать о нем!

Не меньше полугода прошло после этого случая, прежде чем Леопольд снова заявил о себе. Ричард мог издалека узнать эту карету, даже без цветов. Он сразу понял, к чему все клонится. Хоть злость давно утихла, а трава в растоптанном дворе успела покрыться слоем снега, он не желал общаться с племянником, который потерял всякое доверие. Однако же, скоро к Барону напросилась служанка.

– Прибыл Леопольд. Он просит прощения и принес подарки.

– Подарки? – вдруг заинтересовался Ричард.

– Да, там пол повозки подарков. В основном книги.

Это удивило барона. Племянник, на его памяти, особо не интересовался чтением. Может ли там быть что-то новенькое? С такими мыслями Ричард приказал впустить его, и подготовить стол для ужина.

– Здравствуй, дядя, – начал Леопольд.

– Присаживайся.

Он сел на единственный свободный стул.

– Что ты хотел мне сказать?

– Я хотел извиниться. Я повел себя глупо, пойдя наперекор твоим словам и я сожалею об этом.

– Вот значит как. И ты думаешь, я тебя так возьму и прощу?

– Конечно, нет. Я надеялся, что смогу искупить вину дарами.

– Ты про книги?

– И не только.

– Украл у жены?

– Я хотел, лишь чтобы ты меня простил.

– Что же, я посмотрю, что ты привез. Приедешь через месяц другой, тогда, глядишь, может и прощу.

– Но… – поморщился Леопольд. – Но моя жена… Она беременна. И я ее бросил. Я мне нельзя возвращаться.

– Что же, тогда можешь пожить в каком-нибудь клоповнике в городе.

– Хорошо, – он откупорил бутылку вина, которую принес в качестве подарка и налил два бокала. – Тогда, за мир.

Они чокнулись и Ричард по привычке выпил весь бокал залпом. Он почувствовал в напитке необычный и чем-то знакомый вкус. Его взгляд стал рассеянным, словно это был не бокал, а целая бочка вина. И даже так глаза его застыли на напитке племянника, к которому тот даже не притронулся. Тут же барон понял что к чему и напоследок взглянул в лицо Леопольда. Чужая зловещая ухмылка оказалась последним, что он увидел.

Симуляция

Вокруг стояли ржавые кресты, на старых ветках сидели вороны, небо затянулось серыми облаками. Люди в черной одежде окружили закрытый гроб. Ближе всех стоял Петр Васильевич Немецкий. Он положил руку на гроб и читал молитву.

– Отец, ты сейчас в лучшем мире, – воскликнул он в конце, – и я сделаю все, чтобы ты мог гордиться, глядя на меня.

После этого гроб положили в вырытую рядом яму. Гробовщики стали засыпать землей. Все остальные отправились в дворянский дом, поминать усопшего.

– Василий был хорошим человеком, – подошел к Немецкому боярин Трубицкий. – Но все мы когда-нибудь умрем. Такова жизнь.

– Вы правы. Но это могло произойти не сейчас, а когда-нибудь потом.

– Ты же знал, что ему недолго осталось. Здесь нечему удивляться.

– Да, но он мог протянуть хотя бы еще день.

– Даже если б и протянул, ты бы попросил еще один.

– Наверное так.

– С годами, когда половина твоих друзей умирает, к такому привыкаешь. Глядишь, когда сам постареешь, будешь думать совсем иначе, нежели сейчас.

Со временем люди разъехались, и в доме Немецких остались лишь хозяин Петр Васильевич и Колыван Ефимович. Они занимались те же, чем и всегда.

– Да, жалко Василия Федоровича. А пил так, что мы с Иванычем вдвоем не осилили бы. Жалко, очень жалко.

– Тебе, Колыван, лишь бы напиться.

– Ну так пью я, когда поле вспахано, а дети сытые. Если б я пил как вы говорите, то лежал бы сейчас вместе с Иванычем на улице.

– А разве поле уже вспахано?

– Так горе же какое, барин умер. Грех не выпить. Я вам даже своего самогона принес.

Колыван налил сначала хозяину, а потом и себе.

– Ну, за ваше здоровье, – сказал Ефимович, после чего они залпом все выпили.

– А не дурно, – промямлил пьяный Немецкий после нескольких стаканов, – подаришь мне бутылочку?

– Конечно, я ж для того и принес.

Колыван налил еще, а потом еще. И наливал, пока Петр Васильевич не заснул.

– Эх, не умеете пить. Ну ничего, научитесь, с таким-то батькой, – с этими словами Ефимович присоединился к нему.

Весь следующий день Немецкий разбирал спальню покойного. С первого взгляда можно было понять, что отец уже готовил это место для него. Хоть здесь и оставалось много хлама, дворянин не стал его пока что выкидывать. Это же фамильная ценность. Но глядя на чучело летучей мыши, Петр Васильевич думал, что некоторые вещи можно было оставить отцу в могиле. А ведь еще есть забитая кладовка.

Пока Немецкий отбирал нужное от ненужного, задумался над вчерашними словами Трубицкого. Все мы когда-нибудь умрем. И оставим после себя похожую кучу хлама. Неужели это неизбежно? Неужели именно этого хочет Бог? Ему в руки попалась банка с засушенным медвежьем сердцем. Это была любимая история отца, как он поборол медведя.

Василий Федорович тогда был на охоте, как вдруг за высокими кустами послышался шелест. Тогда он полез в кусты, где на него накинулся разъяренный бурый медведь. Он выбил ружье из его рук и накинулся всем телом. Охотник успел выхватить из-за пояса большой нож, и они начали бой. Федорович любил в красках описывать, как он разрезал медведю лицо, а затем и грудь. Но, несмотря на доказательство в виде сердца, мало кто верил ему. И Петр Васильевич тоже бы не поверил, если бы не присутствовал там лично. Он тогда спрятался