– Ваше письмо показалось мне убедительным. Ваше письмоменя покорило.

Один безнаказанный шаг. Он давно уже сделан. Второй итретий, последовавшие за первым, несущественны. Совершив несколько движений,больше похожих на ритуальный танец, я устраиваюсь прямо на перилах, в опаснойблизости от Алекса Гринблата. Стоит протянуть руку – и я смогу коснуться егоплеча. «Ваше письмо меня покорило» можно считать опосредованным комплиментом,признаком заинтересованности, но что-то мешает мне думать, что дело обстоитименно так. Наскоро прополоскав рот аперитивом «Доминик», мы переходим кглавному блюду: – доски Доминика.

В этой теме гораздо больше пространства для маневра. В этойтеме я чувствую себя как рыба в воде. Доминик прекрасно осведомлен о вещах, ккоторым не имеет никакого отношения, никто не смешивает краски с такимвдохновением и с такой дерзостью, как Доминик; никто не в состоянии лучше, чемДоминик, переплавить мечты в реальность и заставить поверить, что этареальность – единственная из всех возможных. Доминик – это целый континент,целая страна, в ней найдется место и для Марракеша, и для Касабланки, и дляРабата; благословенная Франция тоже не будет забыта. Женщинам в этой стране ненужны паспорта, им не нужны возлюбленные, даже в именах они не нуждаются…

Я и не думала, что могу быть столь красноречива.

И Алекс.

Алекс Гринблат поощряет мое красноречие, незаметнонаправляет его в нужное русло. Вопросы Алекса точны и изобретательны, мнеостается лишь отвечать на них – также точно и изобретательно. Игра в вопросы иответы настолько увлекает меня, что я испытываю чувство острого сожаления,когда она заканчивается.

– Я не могу понять только одного, Сашa.

– Чего?

– Почему вы до сих пор не любовники, – ставитфинальную точку Алекс.

Действительно, почему? Я ловлю себя на том, что удивленаэтим обстоятельством не меньше Алекса. Как можно было не увлечься Домиником,смешивающим краски с таким вдохновением и с такой дерзостью, как можно было такдолго простоять у границы прекрасной страны и не решиться перейти ее? Как можнобыло допустить, чтобы кольцо, минуя посредников в лице запеченных креветок,досталось заштатному повару Наби?..

– У него слишком толстое брюхо, – глупо хихикая,произношу я.

Прости меня, Доминик!

– Это меняет дело.

Взгляд Алекса Гринблата проясняется, теперь в нем появиласьособая кристальность. Я больше не думаю о том, что у него чертовски красивыеглаза, а предположение насчет египетской кошки или кошки породы камышовый пойнти вовсе оказалось неверным. Фотообъектив, шикарная цейсовская оптика! –вот что приходит на ум, того и гляди раздастся щелчок затвора. Алекс Гринблат –умная машинка, роскошная вещица, позволить ее себе может далеко не каждый. Я –точно не могу.

– Вы разочарованы?

Алекс медлит с ответом. Легкое запаздывание – как раз в духережимной съемки, я сфотографирована сразу с нескольких точек, но не факт, чторакурс оказался удачным, и совсем уж не факт, что пленка будет когда-либопроявлена.

– Не разочарован. Нет. Все именно так, как я ипредполагал. И вы точно такая же, какой я ожидал вас увидеть.

Выходит, не я одна развлекала себя мыслями о гипотетическойвстрече!

– И вы такой же, Алекс. Или почти такой.

– И поэтому вы захлопнули дверцы у меня перед носом?

– Отчасти.

Щелчок затвора. Еще щелчок. Еще один. Алекс проводит рукойпо лицу (очевидно, это жест должен означать смену объектива).

– Откуда вы узнали обо мне, Сашa?

Странный вопрос для vip-персоны, для Спасителя мира. До этойминуты я была полностью убеждена, что подобных вопросов в арсенале АлексаГринблата не должно возникать в принципе. Откуда все мы узнаем о существованииИисуса? Телевидения? Кока-колы? Точная дата узнавания вечных ценностей неопределена. А Иисус, телевидение, кока-кола – и теперь вот Алекс Гринблат – иесть вечные ценности.

– Прочла в журнале.

– Вы интересуетесь современным искусством?

Современное искусство – вот уж нет!..

– Я совсем не интересуюсь современным искусством. Этобыл просто журнал. Далекий от проблем современного искусства. Но и там выумудрились засветиться.

Даже если бы я сказала, что у него шикарный член, даже еслибы я выразилась в том смысле, что он роскошный любовник, – даже это нестало бы причиной столь самодовольной мины на лице Алекса. Алекс Гринблатполностью удовлетворен, он любуется собой, он торжествует.

– Обычно так и получается, Сашa. Я умудряюсь светитьсяв самых непредсказуемых местах.

– Например, здесь, в Эс-Суэйре.

– Например, здесь, – охотно соглашается Алекс.

Алекс Гринблат и крошечная, прилепившаяся к океану Эс-Суэйра– диво, так диво! Фейерверки, иллюминация, шествие верблюдов и джигитовка спальбой – вот что должно было сопровождать его прибытие, а никак не захлопнувшиесяперед носом дверцы автобуса.

– Я понимаю. Алекс Гринблат – богатый и знаменитый… Выведь богатый и знаменитый?

– Это нескромный вопрос, Сашa.

– Почему? – искренне удивляюсь я. – Этопросто вопрос.

– Без дальнего умысла? – Алекс Гринблат щурит чертовскикрасивые глаза.

– Без.

Щелчок затвора. Еще щелчок. Еще один. Когда пленка будетпроявлена (если она вообще когда-нибудь будет проявлена) – я могу оказатьсязапечатленной не только в образе девахи в матроске и парусиновых туфлях, но и вобразе типичной охотницы за капиталами: с арбалетом на плече, с патронташем набедрах, с силком в наманикюренных пальцах. Пустое, Алекс Гринблат! стрелять изарбалета я не умею, и бедра мои совсем не безупречны, что же касается маникюра– я не делала его со времен побега в Эс-Суэйру.

– Я вам верю, Сашa. И я скажу вам больше: вы не похожина тех русских женщин, с которыми я был знаком до сегодняшнего дня.

На чем зиждется такая уверенность Алекса, мне не совсемпонятно.

– А вы были знакомы с русскими женщинами, Алекс?

– С несколькими. И все они начинали именно с этоговопроса…

– Про богатых и знаменитых?

– Да. И все они меня разочаровали.

По ходу пьесы мне не мешало бы вступиться за честь идостоинство неведомых мне соотечественниц, но… Я так давно живу вдали отРодины, что почти не чувствую себя русской. Как не чувствую себя нифранцуженкой, ни марокканкой; при известных обстоятельствах я моглапочувствовать себя доской для серфинга, или доской для разделки рыбы, илинитью, на которые Ясин нанизывает свои бесконечные бусины, или ключом от любогоиз двадцати семи номеров отеля – но и этого до сих пор не произошло. Мне стоилобы подвергнуть Алекса Гринблата обструкции – по ходу пьесы. Кто ты, собственно,такой, чтобы через губу бросать: «все они меня разочаровали». Хрен моржовый,как сказали бы мои питерские друзья. При встрече я бы вряд ли их узнала, что неумаляет точности и широты выражения моржовый хрен.