— а поражен господин Голядкин был так, что остановился,вскрикнул, хотел было что-то сказать — и пустился догонять незнакомца, дажезакричал ему что-то, вероятно желая остановить его поскорее. Незнакомецостановился действительно, так шагах в десяти от господина Голядкина, и так,что свет близ стоявшего фонаря совершенно падал на всю фигуру его, —остановился, обернулся к господину Голядкину и с нетерпеливо-озабоченным видомждал, что он скажет. «Извините, я, может, и ошибся», — дрожащим голосомпроговорил наш герой. Незнакомец молча и с досадою повернулся и быстро пошелсвоею дорогою, как будто спеша нагнать потерянные две секунды с господиномГолядкиным. Что же касается господина Голядкина, то у него задрожали все жилки,колени его подогнулись ослабели, и он со стоном присел на тротуарную тумбочку.Впрочем, действительно, было от чего прийти в такое смущение. Дело в том, чтонезнакомец этот показался ему теперь как-то знакомым. Это бы еще все ничего. Ноон узнал, почти совсем узнал теперь этого человека. Он его часто видывал, этогочеловека, когда-то видывал, даже недавно весьма; где же бы это? уж не вчера ли?Впрочем, и опять не в том было главное дело, что господин Голядкин его видывалчасто; да и особенного-то в этом человеке почти не было ничего,

— особенного внимания решительно ничьего не возбуждал спервого взгляда этот человек. Так, человек был, как и все, порядочный,разумеется, как и все люди порядочные, и, может быть, имел там кое-какие и дажедовольно значительные достоинства, — одним словом, был сам по себе человек.Господин Голядкин не питал даже ни ненависти, ни вражды, ни даже никакой самойлегкой неприязни к этому человеку, даже напротив, казалось бы, — а между тем (ив этом-то вот обстоятельстве была главная сила), а между тем ни за какиесокровища мира не желал бы встретиться с ним и особенно встретиться так, кактеперь, например. Скажем более: господин Голядкин знал вполне этого человека;он даже знал, как зовут его, как фамилия этого человека; а между тем ни за что,и опять-таки ни за какие сокровища в мире, не захотел бы назвать его,согласиться признать, что вот, дескать, его так-то зовут, что он так-то побатюшке и так по фамилии. Много ли, мало ли продолжалось недоразумениегосподина Голядкина, долго ли именно он сидел на тротуарном столбу, — не могусказать, но только, наконец маленько очнувшись, он вдруг пустился бежать безоглядки, что силы в нем было; дух его занимался; он споткнулся два раза, чутьне упал, — и при этом обстоятельстве осиротел другой сапог господина Голядкина,тоже покинутый своею калошею. Наконец, господин Голядкин сбавил шагу немножко, чтобдух перевести, торопливо осмотрелся кругом и увидел, что уже перебежал, незамечая того, весь свой путь по Фонтанке, перешел Аничков мост, миновал частьНевского и теперь стоит на повороте в Литейную. Господин Голядкин поворотил вЛитейную. Положение его в это мгновение походило на положение человека,стоящего над страшной стремниной, когда земля под ним обрывается, ужпокачнулась, уж двинулась, в последний раз колышется, падает, увлекает его вбездну, а между тем у несчастного нет ни силы, ни твердости духа отскочитьназад, отвесть свои глаза от зияющей пропасти; бездна тянет его, и он прыгает,наконец, в нее сам, сам ускоряя минуту своей же погибели. Господин Голядкинзнал, чувствовал и был совершенно уверен, что с ним непременно совершитсядорогой еще что-то недоброе, что разразиться над ним еще какая-нибудьнеприятность, что, например, он встретит опять своего незнакомца; но — странноедело, он даже желал этой встречи, считал ее неизбежною и просил только, чтобпоскорее все это кончилось, чтоб положение-то его разрешилось хоть как-нибудь,но только б скорее. А между тем он все бежал да бежал, и словно двигаемыйкакою-то постороннею силою, ибо во всем существе своем чувствовал какое-тоослабление и онемение; думать ни о чем он не мог, хотя идеи его цеплялись завсе, как терновник. Какая-то затерянная собачонка, вся мокрая и издрогшая,увязалась за господином Голядкиным и тоже бежала около него бочком, торопливо,поджав хвост и уши, по временам робко и понятливо на него поглядывая. Какая-тодалекая, давно уж забытая идея, — воспоминание о каком-то давно случившемсяобстоятельстве, — пришла теперь ему в голову, стучала, словно молоточком, в егоголове, досаждала ему, не отвязывалась прочь от него. «Эх, эта сквернаясобачонка!» — шептал господин Голядкин, сам не понимая себя. Наконец, он увиделсвоего незнакомца на повороте в Итальянскую улицу. Только теперь незнакомец ужешел не навстречу ему, а в ту же самую сторону, как и он, и тоже бежал,несколько шагов впереди. Наконец, вошли в Шестилавочную. У господина Голядкинадух захватило. Незнакомец остановился прямо перед тем домом, в которомквартировал господин Голядкин. Послышался звон колокольчика, и почти в то жевремя скрип железной задвижки. Калитка отворилась, незнакомец нагнулся,мелькнул и исчез. Почти в то же самое мгновение поспел и господин Голядкин и,как стрелка, влетел под ворота. Не слушая заворчавшего дворника, запыхавшись,вбежал он на двор и тотчас же увидел своего интересного спутника, на минутупотерянного. Незнакомец мелькнул при входе на ту лестницу, которая вела вквартиру господина Голядкина. Господин Голядкин бросился вслед за ним. Лестницабыла темная, сырая и грязная. На всех поворотах нагромождена была безднавсякого жилецкого хлама, так что чужой, не бывалый человек, попавши на эту лестницув темное время, принуждаем был по ней с полчаса путешествовать, рискуя сломитьсебе ноги и проклиная вместе с лестницей и знакомых своих, неудобно такпоселившихся. Но спутник господина Голядкина был словно знакомый, словнодомашний; взбегал легко, без затруднений и с совершенным знанием местности.Господин Голядкин почти совсем нагонял его; даже раза два или три подол шинелинезнакомца ударял его по носу. Сердце в нем замирало. Таинственный человекостановился прямо против дверей квартиры господина Голядкина, стукнул, и (что,впрочем, удивило бы в другое время господина Голядкина) Петрушка, словно ждал испать не ложился, тотчас отворил дверь и пошел за вошедшим человеком со свечоюв руках. Вне себя вбежал в жилище свое герой нашей повести; не снимая шинели ишляпы, прошел он коридорчик и, словно громом пораженный, остановился на порогесвоей комнаты. Все предчувствия господина Голядкина сбылись совершенно. Все,чего опасался он и что предугадывал, совершилось теперь наяву. Дыхание егопорвалось, голова закружилась. Незнакомец сидел перед ним, тоже в шинели и вшляпе, на его же постели, слегка улыбаясь, и, прищурясь немного, дружески кивалему головою. Господин Голядкин хотел закричать, но не мог, — протестоватькаким-нибудь образом, но сил не хватило. Волосы встали на голове его дыбом, ион присел без чувств на месте от ужаса. Да и было от чего, впрочем. ГосподинГолядкин совершенно узнал своего ночного приятеля. Ночной приятель его был некто иной, как он сам, — сам господин Голядкин, другой господин Голядкин, носовершенно такой же, как и он сам, — одним словом, что называется, двойник егово всех отношениях. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На другой день, ровно в восемь часов, господин Голядкиночнулся на своей постели. Тотчас же все необыкновенные вещи вчерашнего дня ився невероятная, дикая ночь, с ее почти невозможными приключениями, разом,вдруг, во всей ужасающей полноте, явились его воображению и памяти. Такаяожесточенная адская злоба врагов его и особенно последнее доказательство этойзлобы оледенили сердце господина Голядкина. Но и вместе с тем все это было такстранно, непонятно, дико, казалось так невозможным, что действительно труднобыло веру дать всему этому делу; господин Голядкин даже сам готов был признатьвсе это несбыточным бредом, мгновенным расстройством воображения, отемнениемума, если б, к счастию своему, не знал по горькому житейскому опыту, до чегоиногда злоба может довести человека, до чего может иногда дойти ожесточенностьврага, мстящего за честь и амбицию. К тому же разбитые члены господинаГолядкина, чадная голова, изломанная поясница и злокачественный насморк сильносвидетельствовали и отстаивали всю вероятность вчерашней ночной прогулки, а частиюи всего прочего, приключившегося во время этой прогулки. Да и, наконец,господин Голядкин уже давным-давно знал, что у них там что-то приготовляется,что у них там есть кто-то другой. Но — что же? Хорошенько раздумав, господинГолядкин решился смолчать, покориться и не протестовать по этому делу довремени. «Так, может быть, только попугать меня вздумали, а как увидят, что яничего, не протестую и совершенно смиряюсь, с смирением переношу, так иотступятся, сами отступятся, да еще первые отступятся».