их оказалось по сравнению с теми, кто курит. Последних было человек десять от силы. Непонятно, почему остальные, будучи в большинстве, молча терпели весь вечер. Эльфийка в задумчивости стояла у края полога. Зарий не возвращался. Мы с Одом пробрались между зрителями, и вывалились на улицу. Наш спутник, покачивая на руках свою полусонную собаку, о чем-то беседовал с моим старым знакомым, Арсином. Хозяин главного ресторана узнал меня, и кивнул.

– Я признателен вам обоим, – одними губами улыбнулся Зарий, – можете меня больше не провожать. Дальше я сам справлюсь.

Мы раскланялись, и пошли к себе в локацию. Тем более, что уже стемнело. Началась ночная боевка, и уже появились первые гопники. Но тут выяснилось, что мы идем в одном направлении. Я предложил Оду чуть поотстать, чтобы не мешаться. Невежливо идти рядом с тем, с кем уже простился. Но не возвращаться же через кусты. До нас долетали обрывки разговора. Арсин рассказывал стражу про драку и сломанную барную стойку. И мы с моим приятелем так увлеклись красочными подробностями повествования, что пропустили поворот, и тоже свернули в соседнюю локацию – «Тюрьму». Решив не спорить с судьбой, мы с Одом уже собирались пробираться к себе задворками. Благо, дорога вела прямо через тюремный пожизневый лагерь. Как вдруг Тефтелька, до этого спокойно плетущаяся рядом с хозяином, натянула поводок и заскулила. Я напряг зрение в поисках других собак, которые могли её отвлечь. Зарий нагнулся и отцепил ошейник. Мы молча застыли.

– Нашла, – спокойно констатировал он, прислушиваясь к заливистому лаю откуда-то из-за кустов.

Дело не закрыто

Подрабатывая второй год писарем у стражей, я несколько раз присутствовал при изъятии наркотиков. Это в столице, где эльфы в подавляющем большинстве, под самым носом у Владыки, употреблять синтетические стимуляторы попросту некому. А в провинции этого добра навалом. Я знаю, о чем говорю. В порту каждый год с большим шумом проводятся то обыски, то задержания. Так что ничего нового я для себя этим вечером не почерпнул. Меня только удивила реакция Зария. Молча составив протокол об изъятии, он остался сидеть за обеденным столом посреди пожизневого лагеря. Прямо на скамье рядом с ним посапывала спящая Тефтелька. Вокруг были раскрытые палатки и шатры с незадернутыми пологами. Од утешал рыдающую подружку покойного орка. Мы с Арсином топтались в стороне.

Пакет с белым порошком был небольшой. Килограмм, не больше, если исчислять по метрической системе. Или полтора оза, если менять по гномьи. Но я, если честно, даже старыми эльфийскими мерами не пользуюсь. В детстве меня учили этому немного, но за ненадобностью все эти роады, сильмы и прочие единицы измерения расстояний, массы, длин и сил из моей памяти выветрились. Хватит с меня и того, что все книги и деловая документация пишется на эльфийском. У нас даже шутят. У кого во рту четыре языка? У эльфа. Ибо есть четыре алфавита для разных нужд, и если ими не овладеть в раннем детстве, то как бы выпадаешь из жизни. Количеством букв эти алфавиты друг от друга не отличаются. Различны только внешний вид, количество знаков препинания и

С первым ты сталкиваешься, едва родившись. Все младенческие метрики и прочая юридическая документация пишутся алфавитом «точным». Там всего по минимуму. Именно этот алфавит первым был оцифрован и поставлен на службу зарождающейся компьютерной эре. Второй, на мой вкус уже отмирающий, алфавит личной переписки. С небольшим количеством длинных причудливых завитков, тремя начертаниями вежливости и пятью знаками препинания. В настоящее время, когда мало кто переписывается от руки, он почти вытеснен видеозвонками, смайликами и первым алфавитом, встроенным в каждый телефон и компьютер. Тем не менее, школу ты не закончишь, пока не напишешь полноценного длинного письма именно вторым алфавитом.

Третий алфавит называется «штилль», и предназначен для печатной продукции. Все книги любого авторства издаются на штилле. Причем рукописи в редакцию подаются на нем, а вот сопроводительные письма нужно писать вторым алфавитом. И, наконец, четвертый. Раньше первый и единственный эльфийский алфавит. Сохранен с одной целью – письма и прошения Владыке. Писать наместнику, будь он хоть сто раз королевских кровей, ты будешь вторым алфавитом, если от руки, или первым, если посылаешь письмо по электронной почте. Что характерно, писать Владыке ты можешь хоть на асфальте мелом. Хоть углем на бумаге. Кровью, чернилами или детскими мелками. Правитель примет письмо, написанное даже губной помадой. Но только четвертым алфавитом. Кстати, в нем всего одно начертание вежливости, означающее «склоняю голову».

Неожиданно Зарий обернулся, и поманил нас к себе. Мы с Арсином рысцой бросились к столу и плюхнулись на соседнюю скамейку сразу с двух сторон.

– Мне нужно, – глядя куда-то мимо нас, произнес страж, – чтобы эта локация была изолирована. Я бы не хотел, чтобы в неё кто-то входил, или сами персонажи покидали пределы этого участка между веревками и забором. Как это можно сделать, не привлекая внимания остальных играющих?

– Карантин, – после некоторого раздумья предложил я, – в третьей книге в такую же тюрьму, как эта, послали чумную палочку. Пришлось все закрыть. Только это с мастерами нужно согласовывать. Чип на воротах повесить и оповещение произвести.

– И что, сработает? – недоверчиво нахмурился Зарий.

– Ещё как! – согласно закивал Арсин, – ролевики, народ увлеченный и замороченный.

– А как можно без лишних свидетелей поговорить с тем, кто здесь главный? – поинтересовался страж, – кто всех в эту поездку собирал?

«Батя» оказался орком на голову выше Ода. Он не стал мазаться тональным кремом, зато всё его тело было покрыто сине-зелеными изображениями звезд, перстней, погон и прочих знаков, по которым я опознал в нем вора в законе. Пока он о чем-то мрачно переговаривался со стражем, я с любопытством рассматривал изображенный у него на спине храм с пятью высокими остроконечными башнями на фоне разведенных лебединых крыльев, явно скопированными с одного известного столичного эльфийского собора. Батя все ещё не вышел из образа и не остыл после обыска.Он с большой неохотой пошел на диалог с властью. Орк даже не стал садиться на скамью. Так и стоял, по-тюремному заложив руки за спину. Зато по одному кивку его огромной лысой головы в пожизневый лагерь были доставлены два гнома. Я их для себя назвал «толстый» и «тонкий».

Тонкий был совсем молоденький гном с зачатками каштановой бороды. Тоже полураздетый и с небольшим количеством татуировок, показывающих, что это его вторая ходка. А Толстый оказался русоволосым, с густой аккуратной бородой, мешавшей определить его возраст. Этот был одет в клетчатую рубашку и подвернутые джинсы. Гномы тоже не стали садиться, а так