безмолвную куклу, подставляя все её восхитительные округлости и изгибы под горячие струйки, и сам не заметил, как стал приговаривать:

— Так, хорошо, а теперь — вот этот бочок… И спинку… А где у нас правая ножка?..

Правая ножка вдруг оказалась закинута ему на спину, а перед глазами возникло сосредоточенное лицо:

— Вы, Михаил Геннадьевич, прощения ещё не заслужили! А вот если хотите быть прощённым… — она откинула голову с мокрыми облепившими лицо волосами, и прижалась к нему — да так, что не понять намёк могло только уж вовсе бесчувственное бревно… А он таковым и не был!

Прижав её спиной к мягкому тёплому кафелю, он закинул вторую её ногу себе на бёдра уже сам, подстроился… Вошёл — не бережно и нежно, как прошлой ночью, а нагло и требовательно! Он с присвистом, тяжело дышал, хрипя и придерживая её за ягодицы, она, откликаясь на его движения, закинула руки ему на шею, и чуть изогнулась — ага, вот теперь всё как надо!

Он наддал, сам удивляясь — откуда у него эта свирепость и страсть — вроде, только позавчера был педантичным и немного занудным зубрилой-трудоголиком…

Неужели чёртов психоаналитик со своими дурацкими рекомендациями настолько угадал?!

Почувствовав приближение конца, он зарычал. Наталья закричала тоже — тоненько, задыхаясь, и сотрясаясь всем телом… Боже, вот, оказывается, чего ему не хватало — такого крика, чтобы ещё и ещё!..

Наталья раскинулась по кровати в спальне, даже похрапывая — устала, вымоталась. Да и он… Приложил руку. Ну, или не руку!

Он решил почитать — не спалось.

Книга, которую она оставила лежать на кресле, называлась «Джеральд Даррел. Моя семья и другие звери». А-а, детская. Написана с юмором, и огромной любовью к животным, и чуточку иронично — по отношению к этим самым родственникам…

Он и сам любил её перечитывать. Но что нашла в ней Наталья? Вернее, почему именно эта книга — а не «дамские» детективы и имевшаяся на полке парочка мелодрам — заинтересовала её? Она любит животных? Возможно. Не зря же они ходили в зоопарк. Причём — она шла, даже превозмогая боль от волдырей и усталость в малотренированных ногах! А ведь там, в Этернотеке, их вряд ли заставляют много двигаться. И читать.

Насколько он помнил, за пользование библиотекой, причём представленной только электронной версией для айпадов, полагалось платить из заработанного… А старинных книг сейчас… Точно — нигде нет.

Не то, чтобы их запретили. Нет — они исчезли как то сами по-себе. Учебники и справочники состарились — их сдали в библиотеки. И затем, когда те тоже ликвидировали за ненадобностью и невостребованностью — в макулатуру.

Художественная литература сразу не печаталась, а заносилась в электронные Хранилища. Откуда легко скачивалось, переписывалось. И т. п.

Ну а всё остальное, что хранили и оберегали энтузиасты и упрямцы вроде его матери — ветшало, выгорало, разваливалось. Страницы становились сухими и ломкими, словно прошлогодние листья, крошились, и книга рассыпалась и дряхлела, пока её просто не отправляли в мусор. Наследники «домашних фондов».

Он свои книги (целых тридцать восемь штук!) холил и лелеял. Держал в зале, подальше от кондиционера — чтобы не дуло! Влажность поддерживал, как требовали эксперты — чуть выше тридцати процентов…

И всё равно знал — смерть книг неизбежна! Текст неумолимо выгорал и блёк, страницы обмахрялись и пачкались, корешки и переплёт рвались, и способа продлить жизнь раритетам он не знал… И новых купить негде. Правительство посчитало, что печатать такие, как прежде, книги — невыгодно. Да и правильно — сейчас почти никто не читает Литературу. А всё больше справочники, Руководства и Пособия — по специальности и работе.

Он открыл томик где-то на середине. Стал читать под мягким светом торшера.

Сам не заметил, как увлёкся — и вот уже смеётся и сострадает, радуется, и поражается — как велик и прекрасен Мир Природы! И с какой бережной любовью преподносит его древний автор! Сразу видно: тогда люди куда больше обращали внимания на то, что их окружало. А сейчас?… Он невольно поморщился.

Природа превратилась в «окружающую среду». Которую просто используют. Причём — нагло. Погоду изменить? Пожалуйста! Руду из недр вынуть — с большим удовольствием! Горы сровнять с землёй или насыпать новые — без проблем!

Поэтому и оскудели недра, и всё дороже даже обычная пластмасса — почти нет нефти, извлечённой даже из нефтеносных песков. А синтез углеводородов влетает в копеечку! Молодцы вон америкосы — запасли в мамонтовой пещере на двести лет вперёд! Теперь диктуют всему мировому экономическому Сообществу…

Ближе к двенадцати он подлез под бочок к Наталье. Она не проснулась, только ротик приоткрыла, в полусвете ночника блеснули остренькие зубки: ну ни дать ни взять — сама как белочка… У неё и дикобраз — «нюська»…

Странная ему попалась женщина. «Категории Д5». Или… Может, они там все такие? Нет, вряд ли. Она говорила, что только она из всего потока захотела научиться готовить… А то, что ей нравится больше лес, чем Город? Странно, да…

Повернувшись на спину, он ещё долго думал, вслушиваясь в уже тихое сопение под боком. Хотел бы он, чтобы всегда оно раздавалось рядом? Хм-м…

Ответить трудно: прошло слишком мало времени. Может, у неё есть какие-то недостатки? Болтливость? Вредность? Может, сварливость? Почему она так мало раз была востребована? И — он обратил внимание! — никогда — повторно!

В любом случае рано делать выводы. Посмотрим, что будет дальше.

Утром его разбудил деловито-приторный голос будильника:

— Доброе утро, Михаил Геннадьевич. Сегодня понедельник, тринадцатое июня. Семь часов восемнадцать минут. Через сорок две минуты отходит ваш экспресс до Центра. Включить автоповар?

Даже не открыв глаза, он буркнул:

— Включай! — после чего застонал, развёл руки, потягиваясь:

— Чёрт! На работу — как на праздник! С бодрыми песнями и улыбкой…

Его привычный ворчливый монолог прервал весёлый голос с порога кухни:

— Можно и без песней. Ну-ка, давай умываться, и за стол! Завтрак готов!

Ох ты… Как это у него выбило… Что он не один!

— Слушаюсь, Большой Босс!

Из ванны он вышел, на ходу зачёсывая короткую чёлку — после обработки феном она оставалась чуть влажной: чтоб лежала. Наталья встала из-за стола при его появлении:

— Привет! Против тостов не возражаешь?

— Нет. Тосты и бутерброды — моя традиционная еда… Особенно когда до паровоза пятнадцать минут!

Наталья даже без макияжа смотрелась мило и свежо. Он подумал, что это тот редкий случай, когда женщине «боевая» раскраска, скорей, вредит. Однако с учётом вчерашнего опыта ограничился констатацией, а не дурацкими советами: