– Але-лай… – вымолвила она сквозь стиснутые зубы нанезнакомом Василию – наверное, цыганском – языке, но тотчас пояснила по-русски:– Плохо. Совсем плохо.

А ведь это он в первый раз услышал ее голос. Голос былгортанный, хриплый, сдавленный.

– Плохо? – повторила Валентина Николаевна удивленно.

Странно, что ее удивило? Разве и так не видно, что этойбедолаге – хуже не бывает?

– Ладно, – заторопилась она, – давай-ка будем выбираться измашины. Без этого никак не обойтись, мы же не собираемся рожать прямо здесь,верно? А потом тихохонько поднимемся на крылечко. Ты идти-то сможешь, милая,или все же сбегать за носилками?

Цыганка буркнула сквозь зубы что-то неразборчивое иосторожно выставила из машины одну ногу. Утвердилась на ней, потом медленноповернулась и выставила другую ногу. Попыталась подняться – но не смогла,застонала громко.

– Вас зовут как? – быстро спросила, чуть обернувшись черезплечо, Валентина Николаевна, но так деловито, что Василий даже не успелобрадоваться, что она им интересуется , а столь же деловито доложил свое имя.

– Вы вот что, Василий… Вы берите ее под одну руку, а я поддругую, – скомандовала Валентина Николаевна, вцепляясь в цыганку иповелительным движением своего круглого, твердого подбородка побуждая Василияпроделать то же. Он подчинился, и вдвоем с докторшей они с немалыми усилиямивытянули цыганку из «Лексуса».

Она, чудилось, была в полусознании, никак им не помогала, атолько громко дышала сквозь стиснутые зубы. Стоило ей утвердиться на ногах, какона вдруг хрипло вскрикнула, чуть присела – и из-под ее юбок хлынула какая-тожидкость.

Все в точности, как в той книжке описано, – воды отошли.Василий зажмурился, чтобы не видеть, как эта жидкость попадает на егокроссовки. Ладно хоть из машины цыганка вовремя вылезла, а кроссовки ему всеравно не нравились. Выкинет, как только до дому доберется. Если вообщедоберется когда-нибудь. Отчего это кажется, что нынешняя ночь будет длитьсябесконечно?

– Ох ты господи! – сказала Валентина Николаевна, безособого, впрочем, испуга, а вполне буднично. – Вот вам, пожалуйста. Надопоторапливаться. – Тут она достала из кармана мобильник, ткнула в какую-токнопочку и сказала в трубку: – Катерина, зови быстренько Виталия Иваныча. УМосквитиной еще не скоро, а тут уже воды отошли, готовьте каталку, стол! Искажи, пусть в первом корпусе дверь откроют!

В ту же секунду вспыхнул свет сразу в нескольких окнах напервом этаже левого крыла, и на дворе у крыльца стало светлее.

Василий и докторша втянули цыганку, которая стонала всегромче и еле-еле передвигала ноги, на одну ступеньку, потом на другую,приблизились к двери, и Валентина Николаевна сердито ткнула в нее ногой:

– Да открывайте, хватит спать!

Дверь отворилась, стало еще светлей, в проеме возниклачерная фигура, и Василий даже ахнул от удивления, потому что увидел не медсеструили врача, а… милиционера. В первую секунду показалось, что это все тот жесержант Кондратьев, но Василий спохватился, что сержант ведь не призраккакой-то, не может мотаться вслед за ним по ночному Дзержинску. Вдобавокмилиционер оказался пониже ростом, чем Кондратьев, а в плечах пошире, и лицо унего было не смуглое, а розовое и веснушчатое. Опять же – он был прапорщик, ане сержант, и форма у него была без опознавательных знаков автоинспекции.

– Да что вы тут сидите, Москвитин! – с досадой воскликнуладокторша. – Прямо как будто в первый раз, честное слово! Вашей еще часа триждать, не меньше, ну неужели делать больше нечего, как топчан просиживать? Вамже сказали: позвонят! Или Виталий Иваныч позвонит, или я. Вы ж в патрулесегодня! Ну и патрулили бы, чего попусту сидеть и зубами стучать?

– Посмотрел бы я на вас, в каком бы вы были состоянии, еслибы ваша жена рожала! – запальчиво воскликнул прапорщик Москвитин.

– Тут уж вам не повезло! – пропыхтела Валентина Николаевна,с усилием перетаскивая через порожек правую сторону цыганки (за левую отвечалВасилий). – Вовек вам не увидеть, в каком я буду состоянии, когда моя женастанет рожать!

Москвитин наконец-то сообразил, что именно он в запалесказал, и нерешительно хихикнул. Ну а докторше и Василию было не до смеха.Цыганка в их руках словно бы в два раза отяжелела и начала оседать на пол.

– Ну, привет, – с досадой сказала Валентина Николаевна,пытаясь ее удержать. – Началось. Да где там они все? Эй, держите ее, держите!

Это адресовалось Василию, который почему-то разжал руки, ицыганка немедленно улеглась на левый бок, а потом рванулась из рук докторши иперевернулась на спину.

Тело цыганки выгибалось, живот казался уж и вовсенечеловечески, неестественно огромным, она что было силы стискивала колени,стараясь поднять их как можно выше. Глаза ее были широко открыты, нобессмысленно, незряче метались из стороны в сторону.

– Э-э, нет, моя милая, – строго сказала ВалентинаНиколаевна, опускаясь рядом с ней на пол. – Этак ты своего ребеночка живьемзадавишь. Ноги не сжимать надо, а развести пошире, упереться ступнями в пол итужиться. Только ты погоди пока! На полу людям рожать не положено. Тебе надохотя бы до топчана добраться.

Доктор бормотала что-то успокаивающе-деловитое, а саматянула цыганку за плечи вверх, но та нипочем не поднималась, а все норовилаповыше поднять и покрепче стиснуть колени, с которых опадали линялые юбки,открывая худые, сильные, бледно-загорелые икры.

Валентина Николаевна перестала тянуть и сердито взглянула наВасилия и прапорщика Москвитина, которые столбами стояли рядом и тупо глазелина эти задранные ноги.

– Мужчины, закройте рты! – скомандовала докторша, и Василий,спохватившись, вернул на место отвисшую челюсть. Зубы отчетливо стукнули друг одруга.

Рядом послышался схожий звук, и Василий понял, что Москвитинтоже исполнил приказание.

– Вот вы! – Докторша взглянула на Василия, и он невольновытянулся по стойке «смирно». – Подите сюда. Держите ее за плечи. Надо натопчан перенести.

Василий послушно забежал на указанное ему место, наклонилсяи приподнял голову и плечи цыганки. В ноздри ему ударил сильный запах пота.«Ага!» – подумал он почему-то сердито и поморщился. Но не от этого запаха, апотому, что к нему примешался еще какой-то – острый, кисловатый. «Кровь… –вдруг доехало до него, – это запах крови… да она же кровью истекает!»