Кстати, показательно, что даже после той пакости, котораяучинилась со мной нынче ночью, я ни разу не назвала своего бывшеговозлюбленного ни подлецом, ни коварным изменщиком. Да, не назвала. Потому что исама хороша. Сплю – ах нет, уже следует говорить «спала» – с ним, а самавтихомолку ищу жениха за пределами нашей великой и необъятной родины. То есть яи есть потенциальная коварная изменщица, ведь при малейшем удобном случае быланамерена покинуть как милого друга, так и эти самые пределы. Конечно, я не былауверена, что вот так запросто смогу отлепиться от мужчины, которого, можносказать, любила. Но вмешалась судьба: не просто отлепила – оторвала меня отнего! А слезу утерла ворохом сторублевых бумажек, которые я еще на вокзале,ожидая электричку, превратила в круглосуточном обменном пункте в двезелененькие – по сто долларов каждая.

Надо ехать! Да, пора ехать… вернее, лететь. Вот выйдетНаталья со своего больничного, и я полечу – как только, так сразу.

Вопрос стоял ребром: добираться до Парижа через Москву,рейсами Аэрофлота или Эр Франс, или прямиком из Нижнего, Люфтганзой? Разница вцене – двести долларов. Существенно. Однако в Москву мне тащиться жуть какнеохота было. Ну не люблю я столицу нашей родины, мне там даже полдня провеститошно! К тому же еще и ночь в поезде предстоит, а в поезде я спать не могу,меня почему-то укачивает, иногда до рвоты. До аэропорта с вокзала надо ехать натакси, чтобы успеть на утренний рейс. За поезд и такси тоже надо платить,верно? То есть разница в цене уже меньше… И до чего хотелось полететьЛюфтганзой, как белый человек! Пересадка на парижский рейс воФранкфурте-на-Майне. Когда я еще побываю во Франкфурте? Говорят, там самыйбольшой аэропорт в Европе. Может, у меня окажется между рейсами сколько-нибудьвремени, чтобы доехать от аэропорта до города и хоть одним глазком глянуть наГерманию? Виза-то шенгенская, путь почти по всей Европе открыт!

Еще вчера это были бесплодные мечтания. Но вот теперь у меняв кармане материализовались двести долларов. Мне их презентовал «птичий бог».За спасение одной из его подданных.

Думаю об этом всю дорогу и на пятиминутке, где нам сдаетдела предыдущая смена, подробно описывая состояние каждой пациентки и младенца,так что пятиминутка затягивается на полчаса. И на обходе я то и дело отвлекаюсьмыслями от взвешивания новорожденных крохотулек, обработки их пупков, общегоосмотра… К счастью, с нашей малышней все в порядке, никакой патологии ни приповерхностном осмотре, ни при более тщательном не замечаю. Пупки у всехподсыхают просто замечательно, с кожными покровами все о'кей, тремора [13] ни укого нет, животов вздутых не обнаружено, то есть никто из мамочек ничеголишнего типа дыньки не съел, на аппетит своих птенчиков мамаши не жалуются,вроде бы даже не больно-то крикливый народишко на сей раз в детской подобрался:спали, говорят, хорошо, все как на подбор. Это отлично, потому что стоитпроснуться и заорать одному, как он перебудит всех своих соседей. Моя Лелькатакая была. Я ведь тоже здесь рожала, в родимом роддоме. На мою дочку все«ночные» жаловались. Мало того, что меня тошнило все девять месяцев, пока я ееносила, так она еще первые три месяца жизни никому спать не давала!

Что у меня сегодня впереди? Две выписки – подготовитьдокументы, поговорить с мамочками и рассказать, как ухаживать за дитятком впервое время. Это непременно. Присутствие дома новорожденного младенца отшибаетсоображение даже у тех, у кого дети уже есть. А тем паче – у новичков. Это я посебе знаю. Плюс к тому сегодня мы ожидаем двое родов. С одной будущей мамочкойвсе нормально, схватки идут своим чередом, рожать мы с ней начнем не раньше чемпод утро. Второй случай похуже, сердцебиение плода ухудшилось, придетсяоперировать женщину, сама она, похоже, не разродится… Ну и, может, подвезуткого по «Скорой» с преждевременными. Короче, день предстоял определенноспокойный и самый обыкновенный.

После обхода я позвонила Наташе:

– Привет, Карбасова! Ты на работу собираешься?

– Нет, а зачем?

– Да ты знаешь, мне в отпуск сходить охота.

– Ну, раз в отпуск… Придется выйти.

– Когда, Наташка? Когда осчастливишь?

– А тебе разве главный ничего не говорил? Я послезавтравыхожу. Я ему только что звонила.

– Нет, серьезно? Господи, какое счастье! Наташенька, я тебялюблю! Жду!

Она хохочет. Бегу к главному, он встречает меня улыбкой:

– Извини, дела замотали, забыл тебе сказать: путь свободен,можешь сваливать. Отпускные тебе в бухгалтерии выдадут. Хоть сейчас, хотьзавтра. Рада?

– Ой, вы не представляете!

Та-ак… Выходит, что завтра-послезавтра я могу уезжать. Такчто, сначала в Москву либо прямиком из Нижнего во Франкфурт и в Париж? Решаюположиться на судьбу и звоню в авиакассу. На Аэрофлот и Эр Франс на ближайшиедва дня билетов до Парижа нет. А Люфтганза радостно сообщает, что именно назавтра у них билетики имеются! Вылет в час дня, через три с половиной часа я воФранкфурте, там перерыв полтора часа между рейсами, потом еще час полета – и яв Париже… Нет, это натуральная фантастика. Ай да «птичий бог»! Не иначе он мневорожит!

Как? Уже завтра? Так быстро? Но у меня еще ничего толком несобрано, как же я успею… Может, все-таки повременить?

Ладно, на всякий случай я бронирую билет на Люфтганзу (естьвремя подумать и, если что, отказаться от билета, а пока пусть он будет, будет,билетик Нижний – Франкфурт – Париж!), потом бегу в бухгалтерию и получаю своиотпускные. И только начинаю подбирать слова, чтобы уговорить главного разрешитьмне с его телефона – но за мой счет! – сделать один междугородний звонок (мамас папой и Лелька сейчас гостят у тети Любы в Новороссийске) и одинмеждународный (сообщить Лере, когда именно прилечу, а то она там всяизнервничалась, в своем Париже, меня ожидая и желая поскорей начинатьсватовство), как начинается свистопляска.

По «Скорой» привозят девчонку. Серьезно, именно девчонку –лет шестнадцати, не больше. Преждевременные роды, семь месяцев срок. Все быничего, разное бывает, но таких дур, как эта молодая мамка, я давно не видела!

Положили мы ее на стол:

– Тужься!

– Нет, мне больно. Не буду тужиться.

– А как рожать собираешься?

– Да мне уже неохота рожать. Покурить пустите!

Виталий Иванович – гинеколог наш – остолбенел, а мы сЛюдочкой, акушеркой, вообще чуть не рухнули. Наконец он малость пришел в себя:

– Пока не родишь, не покуришь.