варваров, грозивших Риму, а именно лангобардов, в это время началась в Италии страшная моровая язва. Папа Пелагий умер, и Григорий был избран на его место; но так как это не сходилось с желаниями самого Григория, то он отправил письмо к императору в Византию с просьбой не утверждать его избрание.33 Письмо, прошедшее через руки Равеннского экзарха, не достигло своего назначения; вместо него отправлено было другое – с похвалами Григорию и с просьбой об его утверждении. Григорий стал папой. Чтобы утешить население, приходившее в отчаяние от грозивших врагов и страшной болезни, он установил «семиформенную литанию» (Septiformis litania), торжественную духовную процессию из семи церквей; народ с надеждой молился и присутствовал при этих процессиях, несмотря на то что во время одной из них тут же, на улице, умерло около 80 человек. Предание говорит, что во время одной из этих процессий, когда папа остановился перед гробом императора Адриана, на гробнице последнего явился ангел, влагающий меч в ножны. Изображение это сохраняется в Риме в замке Святого Ангела. Явившись поддержкой Рима в нравственном отношении, он вместе с тем был и материальной опорой населения, так как раздавал хлеб голодающим жителям.

О главных чертах деятельности этого знаменитого Отца Церкви мы узнаем из верного и драгоценного источника – «Register»; как «Variae» Кассиодора служат для нас незаменимым указателем, так собрание писем Григория I представляет важный памятник его деятельности и вместе с тем служит источником для изучения конца VI и начала VII века в Италии. Здесь встречаем мы интересные подробности о колонах, об управлении патримониями и т. д.[107] Особенно заботился Григорий о крепостном сословии. Церковные крестьяне не прямо вносили свой оброк в церковную книгу, а делали это через откупщиков (conductores). Из переписки Григория I мы узнаем, что эти посредники страшно злоупотребляли своим правом взимания оброков, против чего Григорий и предпринимал разные меры. Он даже определил меру для взимания податей (modium) во избежание обмера со стороны «conductores».34 Из этой же переписки узнаем мы об отношениях его к византийским императорам. Причина разлада папы с императором Маврикием 35 лежала в следующем факте: патриарх Константинопольский Иоанн Постник присвоил себе титул Вселенского патриарха. Это произвело неприятное впечатление на Григория, заподозрившего в Иоанне желание вместе с титулом облечься и властью, которая бы в духовном отношении являлась равной власти императора в делах светских.36 Патриархи Антиохийский и Александрийский, к которым Григорий обратился с просьбой поддержать его протест, не отнеслись к этому делу сочувственно, и Антиохийский патриарх отвечал даже, что не стоит поднимать такой шум из-за пустого вопроса о титуле. Григорий, ранее того постоянно удивлявшийся святой и подвижнической жизни Иоанна Постника, тем не менее начал полемизировать против него и увлекся настолько, что даже называл его Антихристом и дьяволом. В это-то время он написал свое знаменитое сочинение, которым как бы заранее отвергал будущие притязания пап. Он говорит в нем, что преобладание и первенство в церкви не должно принадлежать тому или другому епископу, и подкрепляет это словами Спасителя: «Аще кто хочет быть господином, пусть будет всем слуга».37 Это-то столкновение с патриархом Константинопольским и восстановило Григория против императора, так как он думал, что тот держит сторону Иоанна Постника.

С императором Маврикием он не был в хороших отношениях, но с императором Фокой 38 был даже рабски почтителен. Грубый, пьяный, необразованный солдат, зверским образом истребивший фамилию своего предшественника, Фока был недостоин уважения. Однако Григорий, узнав о смерти Маврикия, написал Фоке почтительное письмо с оттенком некоторой лести, называя себя в нем «презренным червем в сравнении с великим императором».39 Письмо часто ставят в упрек Григорию I; быть может, некоторое извинение можно найти в его политических соображениях и в несогласии с прежним императором. Кроме того, Григорий был в сношениях с лангобардским королем и своими стараниями и хлопотами отвратил нашествие Агилульфа Лангобардского на Рим, действуя в данном случае не только в своих интересах, но и в виду пользы императора, которому принадлежала Средняя и Южная Италия.

Если политическая деятельность знаменитого римского первосвященника иногда кажется несколько темной, то литературные произведения окружают его ореолом нравственного величия. Он оставил целый ряд сочинений, которые служили образцами совершенства во все Средние века. Особенно знаменита «Liber regulae pastoralis» – наставления и правила для руководства пастырей и учителей церкви. Книга эта показывает наблюдательный высокий ум автора ее и глубокое понимание человеческой души. Прежде всего Григорий объясняет трудность призвания пастыря, ту священную и великую обязанность, которую берет на себя блюститель душ своей паствы; потом он дает различные наставления, особенно рекомендуя проповедь и предписывая «не всегда порицать, а иногда и хвалить своих духовных детей». Написанная прекрасным языком, книга эта и в литературном отношении представляет замечательный памятник. Заметим здесь кстати, что за одно из сочинений, написанное в форме диалога, он получил в нашей церкви прозвание «Двоеслова».40 Все эти сочинения сделались руководствами для латинской церкви, их тщательно переписывали, а потому они сохранились во многих экземплярах. Альфред Великий перевел их для англосаксов.41

Едва ли человек, посвятивший так много времени литературным трудам, мог быть врагом светской образованности, как думают некоторые ученые. Существует только одно письмо к Дезидерию, епископу Вьеннскому, где Григорий запрещает последнему заниматься латинской грамматикой, так как, по выражению Григория, «неприлично, чтобы в одних устах соединялись похвала Христу и Юпитеру» (Greg. Magni. Epist. Lib. IX, 48). Но тогдашняя грамматика состояла преимущественно в толкованиях и объяснениях различных мест языческих писателей, в изложении подробных рассказов о Марсе, Юпитере и других богах древности. Такого рода занятия, действительно, быть может не подходили к сану христианского епископа, тем более что существовали светские школы для преподавания этой грамматики, по крайней мере в Италии, если не в Биение. С другой стороны, некоторые исследователи хотят видеть в Григории врага классической античной риторики. В предисловии к своей «Могalia»42 он говорит: «Я не боюсь варваризмов, не думаю заботиться о падежах, с которыми сочетаются предлоги, пренебрегаю правилами ораторского искусства, так как не совсем достойно подчинять правила небесной мудрости правилам грамматики Доната (ритора)». Но это не надо понимать в прямом смысле. Любимым способом тогдашнего писания была изысканность, кудреватость слога, обилие запутанных фраз, метафор, эпитетов. Подражая древним классикам, писатели того времени заимствовали у них только форму и, влагая в нее собственное содержание, часто затемняли только смысл своей речи. Блаженный Иероним говорит: «Пусть обвиняют меня в грамматических ошибках, но пусть народ понимает меня». И действительно, тогдашний литературный язык