спать голодным. Подумав, что Ингеборга представляет собой лакомый кусочек по сравнению с его собственной супругой, этой богатой наследницей, о которой он сразу же забывал, как только отворачивался, Джон направился к двери. Ночь только начиналась, а он выпил еще недостаточно, чтобы изгнать своих демонов.* * *

Пробуждался Джон с жуткой неохотой. Покосился на сквайра, зажмурился от яркого света и застонал, потому что голова кружилась, а мутило так, будто он провел ночь на корабле во время страшной бури. Рядом с ним зашевелилась подружка.

– Доброе утречко, милорд! – прощебетала она так весело, что он сразу понял – девчонка из тех чокнутых, кому и впрямь нравится вставать с солнцем.

– Джайлз, да будь даже во дворце пожар… – проворчал принц.

Но парень не отступал, поскольку все придворные Джона привыкли, что поутру у него дурное настроение. Он напомнил, что коронация госпожи Ингеборги назначена на полдень. Джон придерживался мнения, что, сходя в могилу едва ли пожалеет, что не наблюдал, как на голову супруги Филиппа возлагают корону, он снова застонал и поглубже зарылся в одеяла. Что за женщина с ним в постели, он совсем не помнил, но разумно предположил, что это потаскуха, а не монахиня.

– Заплати ей, Джайлз, – процедил он, после чего накрыл голову подушкой.

Проснувшись несколько часов спустя, принц потребовал травяной напиток, с помощью которого часто боролся с похмельем. Тот делался из отвара мяты болотной, мяты перечной и чистеца, смешанного с белым вином. Заставив себя проглотить снадобье, Джон немного ожил и при содействии Джайлза оделся. Его уже начала одолевать мысль, не улечься ли снова в кровать, когда дверь распахнулась с таким грохотом, что он поморщился.

– Ад и пламень, Дюран! Неужели требуется шуметь так, что даже покойник проснется?

Рыцарь широко улыбнулся:

– Рад, что ты наконец поднялся, потому как у меня новости, которые ты захочешь услышать немедля.

– Если ты пришел мне сообщить, что Генрих согласился передать Ричарда Филиппу, то говори, а остальное меня не интересует.

Дюрана это брюзжание не смутило, ведь он знал, как обожает Джон собирать слухи.

– Вынужден признать, весть не такая радостная. Но все же любопытная. Коронация прошла как положено, хотя всю церемонию Филипп дергался, как будто ему палку в зад засунули, и был слишком мрачен, даже по своим меркам. Кое-кто начал подтрунивать, что датчаночка, мол, пришлась ему не по вкусу. Но того, что произошло потом, никто не ожидал. Король объявил, что с браком покончено и он намерен незамедлительно просить развода.

– Что-что? – Джон в изумлении воззрился на рыцаря. – Дюран, ты шутишь? С чего бы он стал так поступать?

– Это вопрос задает себе весь двор, милорд. Когда один из датских послов объяснил суть происходящего сбитой с толку невестушке, вид у нее стал такой, будто ее молотком по голове стукнули. Датчане, нет смысла упоминать, пришли в ярость, а клирики Филиппа – в отчаяние, предвидя неизбежное столкновение с папой, ведь для расторжения брака нет очевидных причин.

Джон качнул было головой, но понял, что это была плохая идея.

– И я все это пропустил? Не везет как всегда. – Он сел на кровать, стараясь сдержать смех. – Филипп должно быть окончательно, бесповоротно спятил. Ты ведь видел девчонку, Дюран. Ты бы выкинул ее из своей постели?

– Да черта с два. Я бы не отказался покувыркаться с ней вместо короля, раз уж ему это не нужно, – заявил Дюран с очередной ухмылкой.

Джон улыбнулся в ответ, удивляясь, как не кто-нибудь, а Филипп мог допустить такую вопиющую ошибку. Для человека столь осторожного и расчетливого подобный промах был просто непостижим.

– Воистину то должна была быть адская брачная ночь! – воскликнул принц.

* * *

Дав в конце июля согласие в ответ на заоблачные требования Генриха, Ричард теперь наслаждался большей свободой. Хотя за ним по-прежнему наблюдали, охрана не была такой навязчивой. Генрих даже расщедрился на разрешение поохотиться иногда с соколами, и Генри Фальконариус, один из соколятников короля, поспешил в Вормс с парой тетеревятников и любимым сапсаном государя. А еще к Ричарду потоком лились желанные посетители. Он испытывал искреннюю радость от встреч с друзьями и был благодарен столь многим церковникам и знатным вассалам, проделавшим долгое путешествие из Англии или Нормандии. Львиное Сердце знал, что паломничество впечатляет немцев и поднимает его статус, показывая императору, что даже будучи в плену, король может рассчитывать на преданность своих подданных. Это было важно, так как Ричард ни на миг не забывал, как неустойчиво его положение, зависящее от прихоти человека, которому завтра может прийти в голову принять предложение французского монарха.

Если даже у него и оставались сомнения, что он гуляет по натянутому канату, подобно столь популярным на деревенских ярмарках акробатам, они рассеялись в середине августа, когда Генрих с нежданным визитом нагрянул в Вормс. Пусть внешне их встреча прошла радушно, под поверхностью бурлили такие водовороты, что впору было в них утонуть. Генрих начал с неприятных новостей: после тяжелой болезни архиепископ Кельский Бруно отрекся от сана и предпочел провести оставшиеся дни жизни простым монахом в монастыре в Альтенбурге. Ричарду пришлось постараться, чтобы не выдать огорчения, поскольку престарелый церковник был одним из самых надежных его сторонников. Теперь оставалось лишь надеяться, что монахи изберут ему на смену прелата, столь же сочувственно относящегося к его бедствию.

Генрих был не из тех, кто склонен к праздным разговорам, и вскоре раскрыл причину своего визита. Епископ Батский был сильно разочарован, когда монахи Крайстчерча проигнорировали пожелания Ричарда и выбрали новым архиепископом Кентерберийским Губерта Вальтера, сообщил император. И добавил, что тоже был изумлен непослушанием клириков. Ричард тоже изобразил удивление и посочувствовал несбывшимся надеждам епископа, сам одновременно готовясь к дальнейшему.

– Я был уверен, что ты разделишь наше разочарование, – любезно заявил Генрих. – А потому, надеюсь, ты будешь рад узнать, что есть способ возместить моему кузену его неудачу. Он говорит, что не прочь было бы присоединить к своей Батской епархии аббатство Гластонбери.

– Вот как? – Ричарду потребовалось все его самообладание, чтобы не взорваться, потому что