– Как все советские дети, я вырос атеистом, но впору было поверить в бога, когда в наш класс поступил новенький – Дима Шевелев, мой единокровный брат. Что? Не сенсация для вас? – Василий засмеялся. – Я всегда знал, что вы проницательный человек.

– Не отвлекайтесь. И не приписывайте богу лишних заслуг. Вы учились в лучшей школе города, нет ничего удивительного в том, что Шевелев записал сына именно туда.

– Хорошо. Рискну предположить, что какие-то фрагменты дальнейшей истории вам известны, поэтому буду краток. Я мобилизовал все свои способности, чтобы подружиться с Димой и войти в дом на правах ближайшего товарища. Наверное, не стоит останавливаться на том, как я был поражен контрастом между обстановкой, в которой рос единокровный брат, и нашими условиями?

– Не стоит.

– Разумеется, Шевелев со своей бабищей быстро въехали в тему, кто я такой. В Павле Дмитриевиче проснулись какие-то рудименты отцовских чувств, а его монументальная супруга, потеряв отца, уже не могла полновластно распоряжаться в семействе, приходилось сдерживать острое желание окунуть меня головой в унитаз и выбросить в окошко. Супруг и повелитель желали лицезреть своего брошенного сына, тем более что у последнего хватало ума не кидаться на шею с возгласами «папа, папа!», а усердно делать вид, будто он ничего не знает и просто очень уважает Шевелева. Приятно было видеть, как Зоя Федоровна начинает трястись от злости, стоит мне появиться на пороге, но для возмездия этого было слишком мало, а кроме того, я признавал за ней право ненавидеть меня. Со временем я к ней даже привязался, а вот с отцом обстояло в точности наоборот. Он должен был признаться мне, в конце концов, я находился как раз в том возрасте, когда человек отчаянно нуждается в поддержке взрослого мужчины. Я сейчас не о «как не порадеть родному человечку», а именно о моральной поддержке, духовной помощи, без которой в мальчике не может раскрыться мужское начало. Господи, да я никому не сказал бы, но Шевелев не рискнул даже такой малостью ради сына. Надежда Георгиевна, еще раз повторю, я не сделал ничего дурного. Как вы узнаете из моего дальнейшего рассказа, каждый из них мог с легкостью избежать любой моей ловушки, если бы поступал по совести или хотя бы включил голову. Кроме того, у Павла Дмитриевича была сотня возможностей сделать так, чтобы я отказался от мести, но он всеми пренебрег, и мне не оставалось ничего другого, как начать действовать. В приемной комиссии университета я познакомился с красивой девушкой весьма недалекого ума. У нас завязалось что-то вроде дружбы, а когда выяснилось, что любовь и прочие чувства девушка ни во что не ставит, а мечтает взять подороже за доставшуюся ей красоту, я с удовольствием познакомил ее с Димой. И кто виноват, что он очумел от ее внешности и не разглядел мелкой душонки? Не я же. Я появился на горизонте несколько позже, когда Дима сделал предложение, и всего лишь заметил, что она достойна большего. Возможно, попросил обратить внимание, как смотрит на нее отец жениха, но она прекрасно видела это и сама. Если Дима очумел, то папаня наш просто обезумел. Поздняя стариковская любовь скрутила его в бараний рог, а я только наблюдал за этим цирком и вел долгие разговоры со своей подружкой, которая держала меня и за мамочку, и за старшего брата, хотя мы были почти ровесники. Я говорил, что Дима еще очень молод, влюбленность его может очень быстро пройти, и девушка останется ни с чем, потому что он еще не достиг того уровня, где надо выбирать между разводом и карьерой. Он мечтает о путешествиях и такой шалопай и авантюрист, что ничего путного из него никогда не получится. То ли дело папаша! Эх, Надежда Георгиевна, поверьте, он долго не упрямился, прежде чем увести женщину у сына.

– Не хочу смаковать эту гадость, пожалуйста!

– Согласен. Дальше события развивались очень типично. Об изменах супругов не знают только те, которые не хотят знать, а Зоя Федоровна к породе страусов не относилась. Без всякого участия с моей стороны она все выяснила и этим спутала мои планы. Я-то хотел только, чтобы Дима понял, что они с папашкой пилят одну и ту же бабу, и все.

– Прошу вас, Василий Иванович, давайте без грубостей!

– Да, извините. Зоя Федоровна все еще чувствовала за спиной всемогущую тень отца, которого давно не было на свете, и силу партийной морали, и с помощью двух этих мощных инструментов рассчитывала так же быстро вернуть неверного мужа в стойло, как и в прошлый раз. Но ничего не вышло. Отцовскими чувствами Шевелев в свое время с легкостью поступился, а вот со стариковской похотью совладать не смог. Он приказал жене заткнуться и терпеть, чего гордая Зоя сделать, конечно, не смогла. Несколько лет я думал, что она действительно скончалась от инфаркта, но судьбе было угодно, чтобы один совершенно спившийся следак избрал меня слушателем своих пьяных излияний, и я узнал, что Шевелев укокошил жену в результате вульгарной семейной ссоры. Только как я ни ломал голову, так и не придумал, как можно использовать эту информацию против Павла Дмитриевича, не подставив под удар себя. Главное, я добился цели – сын за сына. Дима отрекся от отца и ушел из семьи. Самая большая радость была в том, что я никого не насиловал. Все участники событий спускались в ад абсолютно добровольно. Какое-то время я понаслаждался триумфом, но вскоре заметил, что Павел Дмитриевич не сильно страдает, а, наоборот, счастлив в объятиях молодой супруги, которая тоже радуется, что обрела те блага, которых считала себя достойной, и ни секунды не переживает, что спала с сыном и с отцом. Все былые грехи смыла печать в паспорте. Ну а Дима в восторге, что сбылась мечта об Антарктиде, и чихать хотел на свое темное прошлое. Просто идиллия, хеппи-энд, не хватает только финальной радостной песни. Что ж, тогда я рассказал бедному Мийке то, что он имел право знать.

– Вы поступили очень подло!

Грайворонский рассмеялся:

– Я? Вы серьезно? То есть подло не трахать невест сына, а рассказывать об этом?

– Да. Так и есть. То, что вы говорите, – это запредельно. А открывать правду тонкому нервному ребенку – подло. Зачем вы это сделали? Когда Шевелев выбирал между Димой и вами, Мийки еще и в проекте не было. Вы умный человек и видели, какая у Мийки ранимая душа. Он считал вас своим другом, а вы нанесли ему такой удар.

– Вы же мне не поверите, если я скажу, что тогда был молод и зол, а сейчас жалею о том, что не сдержался?

– Нет.

– Зря. Ну ладно, перейду к последней части…

– Господи, это еще не все?

– Нет, Надежда Георгиевна. Теперь рискну поделиться с вами той частью, которой я действительно горжусь. Да и вы имеете право знать, почему вас очень скоро вышвырнут с поста директора. Видите ли, мстительность – это у меня от отца. Павел Дмитриевич очень не любит, когда не выполняют его указаний, а то, что он вмешался в процесс над Мостовым, – целиком моя заслуга.

– Не понимаю, вы таким сложным способом подсидеть меня хотели, что ли? – Надежда Георгиевна сжала виски кончиками пальцев. – Фантасмагорическая какая-то комбинация…

Грайворонский покачал головой:

– Что вы, в мыслях не было. Просто мне в очередной раз выпала такая невероятная удача, что впору было отбросить свои атеистические убеждения и признать, что небеса на моей стороне. Вы же знаете, что я не только лучший друг Димы, но и активный дружинник, поэтому ничего удивительного нет в том, что он позвонил мне, когда ребята взяли его за жопу и стали трясти на предмет убийства подружки. Быстренько убедив друга, что все будет в порядке, я помчался сначала в отделение, все выяснил и погнал к Шевелеву, где разыграл роль паникующего друга. Наконец-то я увидел, что папашку проняло. Он чуть не обделался со страху и нажал на все рычаги, чтобы от сына отвязались. Ну а когда стало ясно, что действует серийщик, тут я не стал зевать. Добился, чтобы меня привлекли к поимке маньяка, а сам приносил Шевелеву в клювике все новые и новые подробности. Для убедительности я украл у Димы одну запонку и в подходящий момент принес ее Шевелеву, якобы нашел неподалеку от места преступления. Посмотрите, Димина или не Димина, и если нет, я найду ее заново для правоохранительных органов. И тут же я с жаром убеждал, что, несмотря на все запонки и показания свидетелей, утверждающих, что все девушки незадолго до гибели познакомились с каким-то полярником, Дима никак не может быть серийным убийцей. Потому что это же Дима! К счастью, Павел Дмитриевич доверял мне и не искал других способов ознакомиться с делом, понимая, что избыточный интерес сразу заострит внимание следователя на Диме, и не мог уличить меня во лжи. Да в сущности, я особо и не врал, просто сильно преувеличивал, потому что любой ценой хотел вырвать друга из лап правосудия.