– И ты решила всё изменить.

– Иногда мне кажется, что я притягиваю людей, на которых всем плевать. А я не могу плюнуть. И так складываются обстоятельства... – Малика опустила голову. Нужны ли Иштару её признания?

– Как они складываются? – спросил он.

– Хочешь, поговорить о наших с тобой отношениях?

– Да, хочу. Не поговорить, а услышать. И смотри на меня.

Малика направила взгляд на Иштара:

– Сначала ты передумал жениться на Галисии. Она не хотела уезжать, ждала, когда ты сам ей скажешь. А я не могла её бросить. Я просила тебя с ней встретиться. Я столько раз просила... Неужели это было так тяжело? Если бы ты ко мне прислушался, я бы не пошла к Самааш и не увидела, как ей плохо. Я сразу побежала к тебе. Мне больше не к кому было идти. И вместо того, чтобы обнять и успокоить, ты вышвырнул меня из кабинета. Когда собаку бьют, она прячется в угол или свирепеет. Я чувствовала себя избитой, озверевшей собакой. Ужасное чувство.

– Эльямин...

– Не перебивай. Ты хотел слушать – слушай. – Малика упёрлась руками в перила и посмотрела в светлеющее небо. – И снова Галисия, и снова твоя глухота к моим просьбам. Ты сообщаешь о ритуале Чести. Когда мне бросают вызов, я его принимаю. Я не умею прятаться в угол, Иштар.

– А роды Самааш?

– К тебе было бесполезно идти. И у меня не было времени.

– А комедия с замужеством?

– Я не хотела вмешиваться и сказала матери-хранительнице, что не нарушу закон и позволю тебе отдать ребёнка в приёмную семью. Клянусь, я так и сказала. Но ты ударил исподтишка. Ты сжёг мой корабль. Наверное, ночью, лежа в постели, ты смотрел в потолок и представлял, как я возвращаюсь на родину, и мне говорят о пожаре. Представлял моё лицо. И тебе доставляло удовольствие видеть меня униженной. Я разозлилась.

– Нет, Эльямин. Я представлял, как ты продаёшь корабль Партикураму или Бойварду, и они начинают строить такие же корабли.

– С чего ты взял, что я его продам?

– Содержание корабля обходится очень дорого. И у тебя нет специалистов и ремонтных доков. И нет таких денег.

– Надо было сказать, и я бы вернула подарок. Зачем же ты так?

– Что сделано, то сделано.

– И я правда хотела выйти замуж.

– А как же Адэр?

– А что Адэр? Он не променяет трон на меня.

– А если променяет?

– Я не позволю ему это сделать. Его место на троне.

– Тупик. Значит, пора успокоиться, Эльямин, и начать жить нормальной жизнью.

– Если я успокоюсь и опущу руки, мне незачем будет жить. Я потеряю нить, за которую держусь. Я вижу мир иначе. Знаю, каким он должен быть в идеале, каким его создал Бог. Но Бог отдал его людям и смотрит сверху, как с каждым днём мир становится хуже. Люди не торопятся отвечать любовью на любовь, они охотнее отвечают злом на зло. И мир находится в этой воронке. Скоро Врата Создателя втянут его. Бог свернёт мир в точку и забудёт о нём, как о неудавшемся опыте.

– Нельзя бороться с неизбежным.

– И что мне делать? У меня никогда не будет семьи и не будет детей. Мне некому посвятить свою жизнь. А я не хочу жить червяком.

– Зачем же червяком? Просто радуйся жизни.

– А как ей радоваться? Скажи, Иштар: как? Смотреть в землю или в небо и не видеть, что творится вокруг? Закрывать глаза на чужие беды – это радость? Я могу вернуться в Грасс-дэ-мор и ухаживать за стариками в доме престарелых, но как мне спать ночами, зная, что их столько вокруг: брошенных собственными детьми, голодных, несчастных, никому не нужных. Я не смогу собрать их под одной крышей. И старики не хотят умирать в домах престарелых. В последний миг они хотят видеть своих родных и близких, а не меня. Я могла бы пойти в детский дом и подарить кусочек счастья детям. Но у меня нет даже кусочка счастья, потому что я знаю, сколько вокруг детей, которых истязают, насилуют, убивают, а я не рядом с ними и не могу отдать свою жизнь взамен их жизни.

– Так чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы люди вспомнили, что в них заложена божья искра, что они вдох и выдох Бога. Чтобы стали милосердными и справедливыми. Справедливее Бога. Я хочу изжить в людях равнодушие и покорность судьбе.

– И надолго тебя хватит?

– Насколько хватит. Бог лишил меня возможности стать женой и матерью. В моём сердце осталась пустота. Мне надо было её чем-то заполнить. Ненависть и страх – два чувства, которые сильны как любовь. И здесь, в Ракшаде, я выбрала ненависть. Я ненавижу твой мир, Иштар. Ненавижу и люблю. И пока моя ненависть так же сильна, как любовь, я буду спорить с Богом. Тем более что мой человек целых три месяца будет исправляться на рисовых полях. И не удивлюсь, если он захочет выращивать рис в Грасс-дэ-море.

– Ты же хотела отправить его учиться на врача.

Малика взмахнула рукой:

– Пусть сам выбирает.

– Он на самом деле не чувствует боль?

Малика напряглась:

– Кто тебе сказал?

– Твои люди болтливы, а у меня хороший слух.

– Тогда зачем спрашиваешь?

– Он клим. Ещё один древний народ.

– Наполовину клим. Климом станет ребёнок в третьем поколении, если Мебо и его дети женятся на чистокровных климках.

– Третье поколение получает все древние знания.

Малика кивнула:

– Да. У ветонов так, и у ориентов так. Только у морун моруной рождается первая девочка.

– Мальчики перенимают родовые гены отца?

– Полностью.

– И если ты выйдешь за меня замуж, наш сын будет чистокровным ракшадом.

– Я не выйду за тебя замуж. А если бы такое случилось, у нас бы не было детей.

– Почему?

– У морун дети рождаются в семьях однолюбов.

– А может, я однолюб.

– Может, да только я люблю другого однолюба.

– Адэр – однолюб. Забавно. – Иштар вновь облокотился на перила и посмотрел в провал. – Пока твой человек отбывает наказание, Ракшаду будет штормить.

– Надвигается шторм?

– В твоём лице. Сама же сказала, что не станешь сидеть сложа руки.

– Штормить… – Малика улыбнулась. – Преувеличение, конечно. Как ты сам убедился, я способна всего лишь на бурю в стакане.

– Ракшада закостенела.

– Закостенеть могут только мужчины.

Сделав шаг вперёд, Малика посмотрела из-за плеча Иштара в воронку, надеясь увидеть сердцевину, но там было темно.

– Мечтаешь устроить женскую революцию? – спросил Иштар.

– Нет! Твой мир принадлежит мужчинам. Я хочу, чтобы они сами потеснились и пустили женщин под солнце.