У меня внезапно закружилась голова; в глазах несколькопомутнело. Не та больница! Я моргнул, пытаясь оторвать вневременные элементы оттех, которые поддавались объяснению. На хромовых подставках у кроватейпоблескивали пластиковые пакеты с внутривенной питательной смесью, сиялинейлоновые трубки, спускающиеся к крошечным иголкам, торчащим из тонких хрупкихручек!

Это не Новый Орлеан! Это не та больница! Но взгляни настены! Разве они не каменные? Я стер со лба тонкую блестящую пелену кровавогопота и уставился на испачканный в крови носовой платок. И нет ли на той дальнейкроватке золотоволосой девочки? Меня опять захлестнул приступ головокружения.Мне показалось, что я смутно слышу высокий смех, веселый, полный легкойнасмешки. Но это, конечно, голос птицы в окружающей бескрайней темноте. Никакойстарой сиделки в домотканом платье до лодыжек и с платком на плечах. Уженесколько веков, как ее нет, и того здания тоже.

Но девочка застонала; на ее круглой головке заигралиотблески света. На одеяле я увидел ее пухлую ручку. И снова я попробовалпрочистить глаза. Рядом со мной на пол упала темная тень. Да, смотри, сигналтревоги с крохотными светящимися циферками, шкафы с лекарствами за стекляннойдверцей! Не та больница, другая больница.

«Так ты пришел за мной, отец? Ты сказал, что повторишь всезаново».

– Нет, я ее не трону! Я не хочу ее обижать! – Я что,шепчу все это вслух?

Она сидела далеко-далеко, в маленьком кресле на самом концеузкой комнаты, болтая ногами, и волосы замысловатыми кудрявыми волнами падалина взбитые рукава.

«А, ты пришел за ней. Ты сам знаешь, что это правда».

«Ш-ш-ш, ты разбудишь детей! Уходи. Тебя здесь нет!»

«Все знали, что ты одержишь победу. Все знали, что тыпоразишь Похитителя Тел. И вот… ты пришел за ней».

«Нет, не за тем, чтобы причинить ей зло. Но чтобыпредоставить ей возможность выбора».

– Месье? Я могу вам помочь?

Я поднял глаза на стоящего передо мной человека, на докторас испачканными бакенбардами и крошечными очками. Нет, не тот доктор! Откуда онвзялся? Я уставился на табличку с именем. Мы во Французской Гвиане. Вот почемуон говорит по-французски. А в конце палаты нет никакого стула, и ребенка тоженет.

– Увидеть Гретхен, – прошептал я. – СеструМаргариту. Я думал, что она в этом здании, так как разглядел ее черезокно. – Я знал, что она здесь.

Глухой шум в конце палаты. Ему не слышно, зато слышно мне.Идет. Я внезапно уловил ее запах, смешанный с запахом детей и стариков.

Но даже эти глаза не справлялись с невыносимым мраком.Откуда в этом помещении исходит свет? Она только что погасила крошечнуюэлектрическую лампочку у дальней двери и теперь шла, минуя кровать за кроватью,быстрым упругим шагом. Доктор сделал усталый жест и прошаркал мимо.

Не глазей на запачканные бакенбарды, не глазей на очки исгорбленную спину. Ведь ты видел у него на кармане табличку с именем. Это непризрак!

Он вышел, волоча ноги, и за ним глухо хлопнула дверь.

Она остановилась в прозрачной темноте. Какие красивыеволнистые волосы, убранные со лба, и какие красивые, большие, неподвижныеглаза. Еще не увидев меня, она увидела мою обувь. И внезапно осознала, чтоздесь чужак, бледная беззвучная фигура – из меня не вырывалось даже звуковдыхания – в абсолютной тишине ночи, и ему здесь не место.

Доктор исчез. Казалось, его поглотили тени, но он,разумеется, оставался где-то там, в темноте.

Я стоял против света, сочившегося из офиса. Меня обволакивалее аромат – кровь и чистый запах живого существа. Господи, видеть ее этимиглазами, видеть ее блестящие щеки. Но я заслоняю свет, не так ли? Дверь совсеммаленькая. Хорошо ли ей видны черты моего лица? Видит ли она жутковатыйнеземной цвет моих глаз?

– Кто вы? – Тихий, настороженный шепот. Она стоялавдалеке, остановившись на полпути в проходе, и смотрела на меня исподлобья,из-под темных, сведенных к переносице бровей.

– Гретхен, – отозвался я. – Это Лестат. Я пришел,я же обещал, что приду.

Ничто не дрогнуло в длинной узкой палате. Кровати словнозастыли под сетками. Но по искрящимся пакетам с жидкостью двигался свет, какбудто в смыкающейся тьме сверкали многочисленные серебристые лампочки. Я слышалтихое ровное дыхание спящих маленьких тел. И тупой ритмичный звук, как будторебенок, играя, без конца стучит пяткой по стулу.

Гретхен медленно подняла правую руку и, инстинктивнозащищаясь, положила пальцы на грудь, у основания горла. У нее ускорился пульс.Я увидел, как она сжала пальцы, как будто на медальоне, а потом на тонкой какнитка золотой цепочке блеснул свет.

– Что это у тебя на шее?

– Кто вы? – повторила она резким, скрежещущим шепотом,и у нее задрожали губы. В ее глазах отразился тусклый свет, исходящий из офиса.Она уставилась на мое лицо и руки.

– Это я, Гретхен. Я не причиню тебе вреда. Мне и в головутакое не приходило. Я пришел, потому что обещал прийти.

– Я… Я вам не верю. – Она попятилась по деревянномуполу, тихо зашуршали резиновые подошвы.

– Гретхен, не пугайся меня. Я хотел, чтобы ты знала – ясказал тебе правду. – Я говорил так тихо. Ей меня слышно?

Я видел, что она, как я сам несколько минут назад, пытаетсяпрочистить глаза. Ее сердце неистово забилось, под жесткой белойхлопчатобумажной тканью красиво задвигалась грудь, а к лицу внезапно прилилагустая кровь.

– Я здесь, Гретхен. Я пришел поблагодарить тебя. Держи,позволь мне отдать это тебе, для миссии.

Я как дурак полез в карманы, полными пригоршнями извлекоттуда барыши Похитителя Тел и протянул ей; у меня, как и у нее, дрожалипальцы, а деньги оказались грязными и дурацкими, как куча мусора.

– Возьми, Гретхен. Держи. Они помогут детям. – Яповернулся и опять увидел свечу – все ту же свечу! Откуда здесь свеча? Яположил рядом с ней деньги, услышав, как под весом моего тела скрипнулиполовицы, когда я шагнул к столику.

Когда я повернулся к ней, она направилась ко мне, опасливо,с широко раскрытыми глазами.

– Кто вы? – в третий раз прошептала она. Какие у неебольшие глаза, какие темные зрачки, пляшущие по мне, как пальцы, тянущиеся ктому, обо что можно обжечься. – Еще раз прошу вас сказать мне правду!

– Лестат, которого ты выходила в своем собственном доме,Гретхен. Гретхен, я вернул свое настоящее тело. Я пришел, потому что обещалприйти.

Я едва мог сдерживаться; по мере того как усиливался еестрах, как каменели ее плечи, как плотно сжимались ее руки, как ладонь,державшая цепочку, задрожала, во мне распалялось былое бешенство.