– Я вам не верю, – сказала она тем же удушенным шепотоми отпрянула всем телом, хотя не сделала при этом ни шага.

– Нет, Гретхен. Не смотри на меня так, как будто ты менябоишься или презираешь. Что я тебе сделал, что ты так на меня смотришь? Тызнаешь мой голос. Ты знаешь, что ты для меня сделала. Я пришел поблагодаритьтебя…

– Лжец!

– Нет, это неправда. Я пришел, потому что… потому что яхотел увидеть тебя снова.

Господи Боже, я что, плачу? Неужели мои эмоции стали такимиже изменчивыми, как и моя сила? А она увидит полосы крови на моем лице и оттогоиспугается еще больше. Я не мог видеть выражение ее глаз.

Я повернулся и уставился на свечку. Своей невидимой силой ятолкнул фитиль и увидел, как вверх подскочил желтый язычок пламени. Mon Dieu,на стене точно так же играют тени. Она охнула, переводя взгляд со свечи наменя, вокруг нас разлился свет, и она впервые отчетливо увидела глаза,остановившиеся на ней, волосы, обрамлявшие обращенное к ней лицо, блестящиеногти на руках, белые зубы, едва заметные за моими полуоткрытыми губами.

– Гретхен, не бойся меня. Во имя истины, посмотри на меня.Ты заставила меня пообещать, что я приду. Гретхен, я тебя не обманывал. Тыспасла меня. Я здесь, а Бога нет, ты сама мне говорила. В устах любого другогоэти слова ничего не значили бы, но ты сама их произнесла.

Она отшатнулась, и ее руки потянулись к губам, выпустивцепочку, и при свете свечи я увидел золотой крест. Ну, слава Богу, крест, немедальон! Она сделала еще один шаг назад. Этих импульсивных движений онапобороть не могла.

Тихим неверным шепотом зазвучали ее слова:

– Уходи от меня, нечистый дух! Уходи из дома Господня!

– Я тебя не трону!

– Уходи от этих малышей!

– Гретхен! Я не трону детей.

– Во имя Господа, уходи от меня… уходи.

Ее правая рука снова нащупала крест, и она наставила его наменя. Лицо раскраснелось, губы увлажнились, расслабились и затряслись вистерике, и когда она заговорила, в глазах не было мысли. Я увидел, что этораспятие с крошечным искривленным телом мертвого Христа.

– Убирайся из этого дома. Сам Господь охраняет его. Онохраняет детей. Уходи.

– Во имя истины, Гретхен, – с чувством ответил я тихим,как и у нее, голосом. – Я же был с тобой! Я пришел.

– Лжец, – зашипела она. – Лжец! – Ее телояростно шаталось, казалось, она сейчас потеряет равновесие и упадет.

– Нет, это правда. Если даже все остальное неправда, то это –правда. Гретхен, я не трону детей. И тебя не трону.

Через мгновение она наверняка окончательно потеряетрассудок, примется испускать беспомощные крики, вся ночь услышит ее, и каждаябедная душа в лагере выйдет наружу, чтобы позаботиться о ней и, возможно,начать вторить ее крику.

Но она стояла на месте, дрожала всем телом, и из открытогорта внезапно вырвались сухие всхлипывания.

– Гретхен, я ухожу, я оставлю тебя, если ты действительноэтого хочешь. Но я сдержал свое обещание! Больше я ничего не могу сделать?

С одной из кроватей за ее спиной раздался вскрик, с другой –стон, и она стала оглядываться на эти звуки.

Потом стрелой метнулась в мою сторону, пронеслась мимо черезмаленький офис, задев бумаги, которые разлетелись со стола, и ширма, служившаядверью, хлопнула, когда она умчалась в ночь.

Я услышал ее далекие всхлипывания и развернулся как втумане.

Тонким беззвучным туманом падал на землю дождь. Я увидел,что она уже пересекла поляну и спешит к церковным дверям.

«Я же сказала, что ты причинишь ей зло».

Я повернулся обратно и взглянул на темную длинную палату.

– Тебя здесь нет. Я с тобой покончил! – прошептал я.

Теперь, благодаря свече, ее было видно совершенно четко,хотя она и оставалась в дальнем конце комнаты. Она все раскачивала ногой вбелом чулке и ударяла по ножке стула каблуком черной туфельки.

«Уходи, – сказал я так ласково, как только мог. –Все кончено».

У меня по лицу катились-таки слезы, кровавые слезы. Заметилали их Гретхен?

«Уходи, – повторил я. – Все кончено, я тожеухожу».

Казалось, она улыбнулась, но она вовсе не улыбалась. Ее лицопревратилось в образчик невинности, в лицо с медальона из сна. Я застыл какзагипнотизированный, глядя на нее, и образ остался на месте, но совершеннопрекратил двигаться. А потом рассеялся.

Остался только пустой стул.

За ширмой жужжали мухи. Какой чистый дождь, теперь онбарабанит по земле. Затем раздался мягкий нарастающий звук, словно небомедленно раскрыло рот и вздохнуло. Что-то я забыл. Что же? Свеча, да, задуйсвечу, пока не начался пожар и не задел нежных малышей!

И посмотри на тот конец – маленький светловолосый ребенок вкислородной маске, лист помятого пластика сверкает, как будто он соткан изчастиц и кусочков света. И как ты мог быть таким дураком, что зажег здесьогонь?

Пальцами я погасил свечу. Я опустошил все карманы. Я выложилвсе грязные, скрученные купюры, сотни и сотни долларов, а также нескольконайденных мной монет.

А затем я вышел и медленно прошел мимо открытых дверейцеркви. Сквозь ласковый ливень я услышал, как она молится, быстро и тихо что-тошепчет, а потом через открытый дверной проем я увидел, что она встала на колениу алтаря, за ней задрожало красноватое пламя свечи, и она простерла руки,сложенные в виде креста.

Я хотел уйти. В глубине моей израненной души мне казалось,что больше я ничего не хочу. Но что-то меня удержало. Я почуял резкий запах, вкотором безошибочно определил запах свежей крови.

Он исходил от церкви и принадлежал не горячей крови,пульсирующей в ее теле, – это была кровь, хлещущая из открытой раны.

Я приблизился, стараясь не производить ни малейшего звука,пока не оказался в дверях. Запах усиливался. И тогда я увидел, что с еепростертых рук капает кровь. Я увидел, что по полу у ее ног текут ручейкикрови.

– Избави меня от Зла, о Господь мой, прими меня к себе,Священное Сердце Иисуса, прими меня в объятия свои…

Я подошел ближе, но она меня не видела и не слышала. Ее лицоисточало свет, благодаря дрожащей свече и сиянию внутри нее самой, великомувсепоглощающему восторгу, который овладел ей и избавил от всего, что ееокружало, включая и темную фигуру, стоящую рядом.