Ничего подобного мне не грозит, не-Шон пережил возможнуюкончину Фрэнки задолго до того, как я появилась в «Cannoe Rose».

– Дайте-ка сюда вашу монету.

Это не просьба – требование, ему невозможно не подчиниться,монета, монета… Какую монету имеет в виду бармен? Уж точно не мелочевку,которую я выгребала из карманов, такой мелочевки полно в любом другом кармане,в любом другом портмоне, на дне любого другого рюкзака. Разница в рисунке,диаметре и номинале настолько незначительна, что никогда не бросится в глаза.Какую монету имеет в виду бармен?

Отличную от других.

У меня есть только одна, отличная от других монета, и не-Шонуже видел ее на стойке. И теперь хочет видеть еще. Ладно. Вытащив единственныйв своем роде нумизматический раритет, поднятый со дна Атлантики, я протягиваюего бармену. Несколько секундой изучает лошадь, иероглифы и квадратную дыркупосередине, подбрасывая их на ладони и даже прибегнув к помощи лупы.

– Что скажете? – спрашиваю я.

– Да. Это она.

Мне требуется немало сил, чтобы скрыть удивление (до этоговсе они уходили на борьбу с подлокотниками кресла), – позеленевший медныйкружок, выловленный марокканским рыбаком за тысячу километров отсюда, не можетиметь ничего общего с этим местом, с этим человеком или с каким-нибудь другимчеловеком, кроме меня, Ясина или (возможно) Доминика. Несмотря на годы,прожитые в одной из стран Магриба, несмотря на подобие дружбы с заядлымиллюзионистом Ясином, я не верю в мистику и уж тем более – в магическиесовпадения, изменяющие судьбу. Должно быть и другое объяснение происходящему.

– Почему вы не показали ее сразу?

– Ждала подходящей минуты.

– Что произошло с Фрэнки?

– Его убили.

– Что ж, он понимал, на что идет. Он и отправлялся тудаодин, на свой страх и риск…

– Не один, – осторожно поправляю я. – Я былас ним.

– Да, простите. Не один.

Не-Шон надолго погружается в молчание. Я не уверена, что егослова были подобраны верно и что мои слова были подобраны верно, но молчаниевсе расставляет по местам: этот мужчина стоически переживает гибель друга. Аэта женщина полна сочувствия и сострадания к нему.

– Вы та самая девушка, которая работала с Франсуа на последнемзадании? – Он нарушает гнетущую паузу первым. Задание – как удивительно!Будучи в Марокко, Фрэнки выполнял какое-то неведомое мне задание, но чьиинтересы он представлял? Самое правильное – набраться терпения, истина можетвсплыть в любой момент.

Если уж друг Фрэнки решился поговорить со мной.

– Я – тот самый человек, который был рядом с Франсуа вМарокко.

– Он… погиб там?

– Да.

– Этим делом занимается марокканская полиция?

– Да.

– Убийц конечно же найти не удалось?

– Нет.

Марокканская полиция, занимающаяся делом Франсуа Пеллетье,думает совсем по-другому. Она уверена, что убийство совершила я, и мой побеглишь сделал эту уверенность железобетонной. Но доносить на себя другу покойногоФрэнки я не собираюсь. Не потому, что не-Шон тотчас же присоединится в своихподозрениях к следователю из Марокко, нет. Скорее, он примет мою сторону, какпоступил бы любой незашоренный, обладающий известной рассудительностью игибкостью ума человек. Впрочем, и обыкновенного здравого смысла было быдостаточно, чтобы понять: виновный в убийстве никогда бы не сунулся сюда и нестал бы искать связи Фрэнки и связь с Фрэнки, пусть даже и мертвым. И все равно– я ничего не скажу не-Шону, хотя он и обладает всеми вышеперечисленнымикачествами, – просто потому, что сам рассказ занял бы слишком многовремени. И (по его окончании) я бы уже не была девушкой, которая работала сФрансуа на последнем задании; девушкой, которой можно доверять; девушкой,посвященной в тайну; девушкой, знающей секрет. Я бы снова стала той, кем былавсегда, – мало кому интересной русской из Марокко, бесцельно проживающейскучную жизнь в ожидании такой же скучной смерти.

Собственная никчемность – вот чего бы хотелось избежать.

Мерседес – она во всем виновата! Быть такой, как она. Бытьею. Быть почти мифом, – эта болезнь заразна, этот вирус неистребим, он ужепоразил весь мой организм, он добрался до самых дальних его уголков, онподчинил себе деление клеток и ток крови по венам; он и сейчас жмет насердечный клапан, лениво догрызает глазные яблоки, дует в свирель позвоночника:

Мерседес, Мерседес, Мерседес.

Я не спрашиваю у не-Шона разрешения закурить (а что бы этоизменило?), я просто закуриваю. И, сделав первую затяжку, округляю рот ивыдыхаю дым. Смело, как учила меня полусумасшедшая Ширли. Кольцо идеальной формы,ну надо же!.. Настоящее произведение искусства.

Подумайте о том, что когда-либо поразило вас в самоесердце, – но я думала вовсе не о Ширли, и не о бармене из «Саппое Rose», ине о Фрэнки, и не о его марокканской миссии, и не об Алексе, и не о Том, чьянелюбовь когда-то заставила меня бежать куда глаза глядят, – я думала оМерседес.

Мерседес.

Вот он, ответ. Мерседес поразила меня в самое сердце – такаяже идеальная, как и кольцо, выпущенное в ее честь.

– …Что ж, он понимал, на что идет. – Не-Шон внимательноследит за кольцом, медленно растворяющимся под потолочными балками.

– Вы хорошо его знали?

– Достаточно, чтобы любить его и верить ему. Хотя я иникогда не знал его настоящей фамилии.

Мысль о том, что фамилия «Пеллетье» может не быть настоящей,никогда не приходила мне в голову, слава богу – хоть в имени мы с барменомсошлись.

– Я знала его как Франсуа Пеллетье. А что он говорилобо мне?

В комнате, несмотря на открытое окно, слишком мало воздуха,он пропитан дымом – сигарным, а теперь еще и сигаретным; наверное поэтому мыслимои путаются, я слишком попала под влияние Мерседес, я жажду новых откровений оней, а следовательно, и о себе, ведь с некоторых пор я и есть Мерседес. Дажето, что Фрэнки мог не знать о существовании Мерседес, нисколько меня несмущает. Даже то, что Мерседес могла оказаться врагом Фрэнки, а следовательно –и его друга не-Шона, нисколько меня не смущает. Достаточно того, что Мерседесимела представление о «Саппое Rose» (спички, найденные мной в сумочке, –тому подтверждение), мысли мои путаются, медленно погружаясь в реку инойреальности.

– …Он боялся за вас много больше, чем за себя.

– Неужели?

– Говорил, что вы слишком горячи, слишком порывисты,слишком неопытны.

Эти характеристики были бы оскорбительны для Мерседес, ячувствую себя уязвленной и уже жалею, что вообще затеяла разговор о девушке,которая работала с Франсуа на последнем задании. Она не может быть Мерседес,между ними нет ничего общего.