Но однажды вечером, когда Малик возвращался домой, он увидел, что Карина, до пояса высунувшись из окна, пытается освободить птицу, запутавшуюся в ветвях гибискуса. Это была пустельга – одно ее крыло застряло в узкой развилке. Через несколько минут стараний Карина наконец освободила птицу, и та вместо благодарности сильно клюнула ее в щеку. Карина проводила пустельгу взглядом – в полете к ней присоединились еще две птицы – и не то всхлипнула, не то усмехнулась.

– Ладно, твоя взяла! – воскликнула она и расплакалась впервые с той ночи, как Ханане возвратилась в Чертог со многими звездами.

После этого Карине с каждым днем становилось только лучше. Она вернулась к работе по восстановлению отношений между зиранцами и эшранцами, и Малик ей помогал. Казалось, эти прекрасные дни будут длиться вечно, но…

– Завтра в Зиран отбывает торговый караван, и я собираюсь поехать с ним, – сказала она за чашкой вареного риса, из которой они ели вдвоем. – Если захочешь поехать со мной, в нем есть место и для тебя.

Карина сказала это как бы между делом, но Малик уже слишком хорошо ее знал, чтобы не услышать напряжения в ее отстраненном тоне. Позволить ему стать частью ее двора, семьи – в этом был большой риск, и Малика тронула ее готовность на него пойти. Он представил, что они родились в другом мире, где он простой крестьянин, а она простой музыкант и у них нет дела важнее, чем заботиться друг о друге. Насколько же все было бы проще.

Однако, как бы ни были сложны и тяжелы их истории, они привели их к настоящему моменту. И воображаемые Карина и Малик гасли перед их надломненными реальными личностями.

– Мой старый дом – в часе ходьбы отсюда, – сказал он. – Не хочешь на него взглянуть?

Она согласилась.

Держась за руки, они прошли по разрушенным и заваленным камнями улицам Обура. Малик каждый день принимал участие в восстановлении города, но ни разу не ощутил в себе достаточно сил для того, чтобы прийти сюда. Теперь же, вместе с Кариной, он был готов вернуться.

Она молча слушала, как он рассказывал, кто жил или что находилось в том или ином полуразрушенном строении. В небе ярко светила луна, и они легко, без фонаря, различали ведущую вверх по склону старую тропу. Через какое-то время они оказались возле дома Малика.

Или того, что от него осталось. Стены еще держались, но все внутри было полностью разрушено – не природными силами, как остальной Обур, но человеческими руками. В доме стояла тишина, как на кладбище.

– Сейчас он выглядит даже лучше, чем я его запомнил, – задумчиво сказал Малик. – Война племен тогда была в самом разгаре, а наш дом находится как раз на спорной территории. Вот нам и досталось. Может быть, стоило его отстроить заново… но нам казалось проще и безопаснее уйти.

Карина сжала его ладонь.

– Мне жаль, – прошептала она.

Он сжал ее ладонь в ответ.

– Я хочу показать тебе кое-что еще.

Они обошли дом и попали в лимонную рощу. Несколько деревьев пережили все бедствия и сейчас были усыпаны тяжелыми плодами. Малик остановился у дерева с несколькими горизонтальными зарубками на стволе – самая высокая находилась как раз на высоте его роста.

– В Эшре есть традиция. Когда у нас рождается ребенок, семья сажает дерево, которое растет вместе с ним. Человек живет, а потом умирает, и если его душа захочет посетить мир живых, она возвращается к этому дереву. Вот это дерево – мое.

Это было то самое лимонное дерево, к которому Малик когда-то привязал Царя Без Лица. Естественно, он не скучал по Идиру, но все же никак не мог привыкнуть к тому, что его разум целиком принадлежит ему. Его мысли часто вращались вокруг пустоты, которую раньше занимал обосуме, – так ребенок постоянно ощупывает языком лунку, оставшуюся от выпавшего зуба.

Карина прижала ладонь к коре дерева. И с благоговением огляделась вокруг.

– Значит, каждое из этих деревьев…

– …это мой родственник. – По оценке Карины, роща насчитывала не меньше сотни деревьев, некоторые из них – как дерево Малика – были молодые, другие – очень и очень старые. – Мы живем здесь с очень давних времен. Мы уже были здесь, когда сюда попал ребенок Кхену. Мне все равно, что там происходило в прошлом и во что меня заставлял верить Фарид. Мои семья и наследие – это, а не фараоны.

Удивительно было думать о том, как цепь из множества событий привела его и Карину в это место и это время. В них смешалась кровь тысячи семейств, рабство Кхену, предательство и искупление Баии – и вот, все оканчивается тем, что юноша и девушка стоят у лимонного дерева.

Малик сел на землю, прислонившись спиной к стволу. Карина устроилась рядом.

– Я должен перед тобой извиниться. И объяснить… все.

И он рассказал ей обо всем, что произошло с того дня, как он с сестрами пришел в Зиран. Он ничего не утаил, даже того, что сотворил с Деделе. Когда он замолчал, в воздухе повисла тишина. Пальцы Карины нашли шрам, оставшийся после того, как он ударил ее призрачным клинком. Затем она дотронулась до такого же шрама на его груди – появившегося тогда, когда он пытался убить Идира, который захватил его тело.

В животе Малика зашевелился старый, привычный страх. Правда наконец открылась во всей ее страшной полноте. Теперь шаг за Кариной.

Она взяла его лицо в ладони, и его нос вновь наполнился запахом дождя. Она поцеловала его, и Малик всхлипнул – впервые в жизни кто-то увидел его настоящего и не отвернулся. Его чресла охватило жаркое желание – такое же, как тогда, во сне, – но прежде, чем повиноваться ему, он должен был сказать еще одну вещь.

– Я хотел бы поехать с тобой больше всего на свете. – Он посмотрел на два ближайшие к ним дерева: дерево Лейлы – повыше и дерево Нади – оно пока было поменьше, но явно намеревалось скоро сравняться с двумя рядом. – Но я пока не могу.

Карина с пониманием взглянула на него.

– Твои сестры.

Он кивнул.

– Я их подвел. Я предал их доверие и теперь не знаю, где они. Я должен их найти и попытаться все исправить.

Он обещал маме и нане, что их семья вновь воссоединится. Без сестер он в Обур не вернется.

Малик понимал, что если уедет сейчас с Кариной, то попадет в ту же колею, в какую он угодил в отношениях