Тут Малик совсем смешался. Он нервно усмехнулся и потер шею.

– Вроде того.

Рахила и Фатима обменялись понимающими взглядами, и Карине стало ясно, что они прекрасно знают, где Малик пропадал всю ночь, но притворяются, что нет, чтобы он не сгорел от стыда. Пока Малик не успел поставить их с Кариной в еще более неловкое положение, девушка достала из-за пояса лист пергамента.

– Я хотела показать тебе это перед отъездом.

Малик начал читать и широко раскрыл глаза от изумления.

– Это же…

– Декларация о моем намерении возвратить Эшре независимость от Зирана, – сказала она. – Пока это только черновик, и его нужно еще согласовать со всеми вождями эшранских племен, но я надеюсь, мы завершим все переговоры за год.

Карина не была наивной дурочкой. Она понимала, что одним листком пергамента не перечеркнуть столетий насилия и расовой нетерпимости. Но это был первый шаг к мирному сосуществованию их народов. Блеск в глазах Малика, его матери и бабушки показал ей, насколько важным они сочли ее поступок.

Свободная Эшра. Впервые за столетия. Народ Малика увидит свободную Эшру.

– Спасибо, – прошептал Малик. Карина покачала головой.

– Не благодари меня. Я возвращаю вам то, что не должны были у вас забрать, – сказала она. – Зиран никогда не будет идеальным государством, но его можно улучшить. И я это сделаю.

Малик отдал ей пергамент, затем, обхватив руками ее голову, крепко поцеловал, а поцеловав – обнял, упершись макушкой ей в подбородок.

– Не помню, говорил я тебе или нет: кажется, я в тебя по уши влюблен, – сказал он, и она рассмеялась – потому что если бы она не рассмеялась, то заплакала бы; а если бы она заплакала, то ее репутация отважной царицы-воительницы, спасшей весь Сонанде, сильно бы пострадала.

– Я до сих пор не могу поверить, что я спасла тебя от верной смерти, а ты в знак благодарности убегаешь от меня неведомо куда. Учти, что я вскоре могу предложить твое место при дворе одной замечательной девушке-целительнице, с которой я познакомилась в Балото.

Он улыбнулся и снова ее поцеловал – и целовал до тех пор, пока Амината не воскликнула:

– Карина, во имя всех богов, имей совесть! Если ты продолжишь засовывать язык в глотку этому парню вместо того, чтобы помогать мне паковаться, я тебя стукну!

Карина со вздохом отстранилась от Малика.

– Я предложила ей должность Великой визирши, и это, видимо, вскружило ей голову. – Она жестом подозвала Аминату. Та подошла, и Карина взяла их обоих за руки. – Вы оба мне очень близки, мне очень важно, чтобы вы помирились перед отъездом.

Малик и Амината настороженно поглядели друг на друга.

– Мне жаль, что я чуть не перерезал тебе горло, – неуверенно произнес Малик.

– А мне жаль, что у тебя лицо как подошва, – выпалила Амината. Карина сжала им ладони. Она знала, что, несмотря на свои едкие замечания, Амината тоже будет скучать по Малику.

Она повернулась к Рахиле и Фатиме, глубоко им поклонилась и завершила поклон зиранским жестом уважения.

– Надеюсь, мы с вами когда-нибудь встретимся под небом более ясным, чем сейчас.

Глаза Рахилы лукаво сверкнули, она легонько, шутливо ткнула Карину кулаком в живот и что-то быстро сказала по-дараджатски. Карина вопросительно взглянула на Малика, который от смущения готов был провалиться под землю.

– Что она сказала?

– Что… э… ты ей нравишься, – пробормотал Малик, на что его мать всосала воздух губами, что было у них неодобрительным жестом.

– Я сказала, что твои бедра отлично подходят для родов, – улыбнулась она. Карина не успела ответить – обе женщины принялись ее обнимать на прощание. – Легкой дороги, ваше величество. Мы передали твоим слугам пирогов и сладостей. Не забывай кушать по крайней мере трижды в день и не вели бить в барабан после заката – это привлекает злых духов.

Строго говоря, в настоящее время духов уже не надо было привлекать – они и так были повсюду, – но Карина не стала этого говорить, чтобы не портить момент. Ей всегда было любопытно, каково это – расти в окружении тетушек и бабушек, и сейчас она со щемящим чувством в груди осознала, что это, должно быть, именно так: над тобой подшучивают и тебя ценят в равной мере; и каким-то внутренним чутьем она ощущала любви больше, чем когда-либо знала.

Карине вдруг захотелось задержаться в этом круге тепла, который она обрела в самом неожиданном месте, но пора было ехать. Малик тоже уедет, в свое путешествие. И невозможно предсказать, когда они увидятся снова. Она бросила еще один взгляд на юношу, которого ей суждено было возненавидеть.

– Ты говоришь на моем языке, а я на твоем не говорю, – вдруг сказала она. Наверное, она просто оттягивала неизбежное, но что с того? – Научи меня какой-нибудь фразе на дараджатском.

– Любой?

– Да.

Подойдя совсем близко, Малик прошептал ей на ухо несколько слов, и ей пришлось совершить гигантское усилие воли, чтобы не вцепиться в него мертвой хваткой.

– Что это значит? – спросила она, и он улыбнулся той самой улыбкой – как будто солнце вышло из-за туч, – которая осветила его лицо при первой их встрече в последний день Солнцестоя.

– Скажу тебе, когда увидимся в следующий раз.

Затем в повозки погрузили последние припасы и напоили последних верблюдов. Карина, Амината и остальная свита заняли свои места, и караван тронулся в путь. Малик, его мать и бабушка все махали и махали им вслед, до тех пор, пока повозка не перевалила за холм, где стоял хранитель перекрестков и за которым не было уже ничего, кроме дороги. Еще долго после того, как они исчезли из виду, Карина не опускала руку, а потом еще долго возвращала себе самообладание, чтобы снова стать способной говорить.

Амината легонько толкнула ее локтем в бок.

– Помнишь старую пословицу о том, что, если любишь кого-то, надо его отпустить?

Карина шмыгнула носом.

– И если он тоже любит тебя, то обязательно вернется?

Новоиспеченная визирша вытащила из лежавшего у ее ног заплечного мешка бутылку пальмового вина и сказала:

– По-моему, вторая часть пословицы звучала так: «И после – страдать до тех пор, пока не утопишь печали в крепком вине».

Сердце Карины готово было разорваться на мелкие кусочки, но она рассмеялась, вспоминая те вечера, когда они с Аминатой тайком убегали из дворца и могли захватить бутылку вина вроде этой. Столько всего изменилось с тех пор, но не это.

– Спасибо, – прошептала она, подняла голову и посмотрела на своих друзей – старых и новых, – что разделили со мной это путешествие.

Ифе подпрыгивал на месте