появился после грозы, что длилась пять суток ещё во времена Ардо Терпеливого.

Бэйн усмехнулся.

– Ну, хотя бы это он знает.

Крайст почесал шрам на брови и продолжил:

– Лит построили ещё при Ардо Погонщике как промежуточный торговый узел между Касарией и Алым утёсом, – Негерда тогда ещё не было – и в те времена он справлялся с поставленной задачей, пополняя кошелёк и тогдашнего графа Приграничья, и тогдашнего хозяина замка, я уж не помню как его звали, помню, что пунктик у него был нездоровый насчёт… в общем, неважно. И всё бы ничего, но со временем местные начали замечать, что деревья в лесу Эя уж как-то странно растут. Рубят одно дерево – на его месте вдруг появляются два, рубят два – появляются четыре. Им бы ещё тогда смекнуть, что это проделки Чарны, и отставить в сторону пилы и топоры, как бы чего не вышло, да древесина та была хорошей, шла на торгах даже дороже, чем тисовые брёвна из самого Эвдона. И так лесорубы увлеклись в добыче той древесины, что совсем скоро Эя превратился в такую густую чащу, что она поглотила и Лит, и все торговые тропы, что вели к замку, и так густо разрослась, что даже двум людям было не разойтись на тех дорожках, не то что торговому обозу проехать, что сам понимаешь, сильно подпортило торговлю. А нет торговли – нет денег. Тогда графы Лита и Приграничья и договорились пожертвовать древесиной в пользу других товаров и сжечь часть Эи, расчистив дорогу к замку и его рынку, но, как говорится, Чарна порешала вопрос иначе. Ещё древние люди заметили, что алые анемоны расцветают там, где быть беде, да графам жажда наживы застила глаза – не слушали они перепуганных местных, которые цветы под снегом сразу заметили. Но хозяин – барин. Сжечь Эю они сожгли – только стволы без листвы от леса остались, да вот беда, чтобы откупиться от Чарны, приняли графы решение, чтобы темнота перестала роптать, принести богине-ведьме в жертву дочку одного из ростовщиков, мол, вот она, напророченная кровь, и больше не бойтесь, ничего не случится. Но когда та горела, привязанная к одному из деревьев, говорят, папаша её проклял те места на тысячу лет вперёд, мол, нет у меня теперь дочки, и у вас торговли теперь не будет. И что же? Говорят, когда объятая пламенем девочка перестала кричать, поднялся жуткий ветер и разнёс огонь по всему лесу и аж до самого Лита, от которого, несмотря на заградительные стены, которые соорудили как раз, чтобы защитить замок от пожара, в считанные минуты остались только обугленные камни да пара перекрытий. Замок, конечно, отстроили, да не принесло это пользы поджигателям, потому что каждый раз, когда к ним приезжали торговцы, случался пожар, который уничтожал все товары и самих торгашей. Раз случился пожар, второй, третий, гибли вещи, люди, скот, и так до тех пор, пока люди не поняли, что не стоит соваться в те места.

– Если честно, я бы лучше поспал, – зевнул Малой, ничуть не впечатлившись историей, и отхлебнул содержимое кружки. Крайст и Бэйн удручённо переглянулись.

– Это поколение окончательно потеряно для мира, – пришёл к неутешительному выводу Бэйн.

– Ой, да таких историй от любой бабки можно отсюда до завтра услышать про этих ваших страшных богинь, странные места и проклятые замки. Нашли чем удивить. Вот если б кто из-за камня Лютую настойку достал, вот тут бы я точно удивился. Спать охота, не могу.

– Ишь, борзый какой, Крайст, – ощетинился Бэйн. – Чарной его не проймёшь – настойку за пять золотых крефов из рукава вынь да положь, чтобы диву дался. Может, ещё Мраморного пива тебе, чтобы вообще как ужаленный в пятую точку бегал вокруг Грота трое суток, а?

Крайст хмыкнул. Не проймёшь, так не проймёшь. Но согласился с сожалением, что ближайший торговец, который привозил из Шеноя снадобье для бодрости, которое, если смешать его с молоком, покрывалось прожилками, как мрамор, промышлял в сотнях лиг от Грота. В Вильхейм Мраморное пиво закупали бочками, чтобы кирасиров не тянуло кемарить во время ночной службы, в Ласской башне когда-никогда появлялось. На вкус чисто ушная сера, но ежели надо не спать ночами – самая лучшая вещь.

Вдруг Крайст выпрямился и стиснул рукоять меча.

– Что? – Бэйн замер и последовал его примеру, схватившись за меч.

Докучливая сонливость Малого мгновенно улетучилась, уступив место тревоге. Он перестал терзать стрелы, быстро сунул их в колчан и взял лук.

– Я ничего не слышу.

Крайст шикнул на мальчишку.

– Тихо!

Все трое замолчали. Прислушались. Грот был окутан тугой тишиной.

– Бэйн, ты тоже слышишь? – шепнул старшина, повернув голову в сторону источника едва уловимого звука.

– Ага, – кивнул Бэйн. – Малой? Что это? Слышишь?

– Да что? – насторожился лучник и поставил стрелу на тетиву, вслушиваясь в тишину. – Что я должен услышать?

И тут до его уха донеслось тихое, прозрачное эхо голоса. Это был женский стон, спутать который нельзя было абсолютно ни с чем иным, как…

– Да пошли вы знаете куда?! – покраснел от злости Малой. – Придурки! – и на ватных ногах вернулся на пень натачивать стрелы.

Крайст и Бэйн расхохотались, однако смех их быстро стих. Они оба знали мысли друг друга, эта ночь была слишком тиха, чтобы закончиться как все остальные.

– Халис?

– М-м?

– Спишь?

– У-у, – она потёрлась щекой о грудь Осе, устраивая голову поудобнее.

– Мне тоже не спится.

Было жарко и тихо. Только вечно шумные быки и кони внизу этой ночью устроили перекличку каждые пять минут и дёргали цепи. В холмистой тьме не ухали одинокие совы, волки не выли, не трещали цикады, мрак ночи не нарушали звуки скорбного плача Суаве, даже ветер, будто подвластный какому-то мистическому влиянию, в эту ночь стих и перестал тревожить Грот, завывая в пустых коридорах.

Грот действительно будто поглотило густое бесшумное облако, и замок оказался вне пространства и времени, заполнился вакуумом и глухой мистической тишиной, которая окутывала всех его обитателей. Но двое обнимающих друг друга любовников, в отличие от трёх кирасиров снаружи, не чувствовали никакой надвигающейся угрозы и тихо дремали.

В кухне, где Осе и Халис лежали на узком ложе из туго связанных меж собой пучков травы, было тепло, пахло зеленью, ужином из картофеля и оленины, скорбной тенью духов Суаве, деревом и камнем.

– Ты красивая, – произнес Осе с такой переполняющей его нерастраченной нежностью, что, казалось, она могла затопить собою всё помещение.

Девочка сладко, как кошечка на солнечном подоконнике весной, потянулась и, раскрыв сонные глазки, положила руку королю на шею.

В ночной тьме, которую рассеивало только слабое свечение лампадки на столе, её глаза казались чёрными, как антрациты. Личико её заулыбалось и вроде бы даже зарделось. Хотя чего теперь стесняться-то? Она ласково притянула к себе голову Осе и тронула губами щетинистый подбородок. Мужчина закрыл глаза и крепче сжал девочку в объятиях, снова почувствовав совсем недавно удовлетворённое с ней томительное желание. Но вместо того, чтобы снова перевернуть её на спину и снова сделать всё то, что намеревался и к чему теперь не видел никаких препятствий, погладил её по головке и поцеловал в лоб. Пальцы окунулись в распущенные волосы. Осе, не увидев их раскиданными по подушке, никогда бы не подумал, что в её косах их прячется так много. Гладкие, скользкие, волнистые, как у морской девы, – так бы и любовался этой красотой, переливающейся рыжим блеском в сонном свете свечи.

Он так и не понял, как оказался с ней в одной постели. Ещё утром ничто не предвещало такого поворота событий. Всё шло как обычно. Халис что-то мурлыкала себе под нос, шлёпая по кухне босыми ногами и стряпая, Крайст и Бэйн сидели за столом, играли в карты, Малой дремал в уголке после ночного дежурства, Осе строгал фигурку Хакона. Последнее время навыки резчика по дереву