– Как мило, – гадко усмехнулось Дитя. – А когда вам говорили про Суаве, вы промолчали. Я это учту.

– Учитывайте, – пытался отдышаться от волнения бледный, как смерть, король, – Мне всё равно.

Дитя едва заметно покивало, будто согласившись с каким-то выводом, и убрало меч в ножны.

– Едва ли.

Они спустились вниз.

Сразу на ступенях крутой лестницы, что вела вниз, он увидел тело Бэйна. Кто-то снёс ему половину головы, и теперь кирасир лежал у стены в устрашающей своей нелепостью позе, вытаращив оставшийся единственным глаз в темноту. В тоннеле, ведущем к загону с быками, откуда теперь не доносилось ни звука, лежал сапог Малого с разрубленным пополам носком.

От звенящей мёртвой тишины захотелось завопить. Неправда, всё неправда! На мгновение в мозгу пронеслась надежда, что хоть быки и кони сбежали, но Осе увидел, как в глубине тоннеля задвигалась тень, и оттуда вышел Огненосец, неся под мышкой тяжёлые бычьи рога и часть боевой амуниции с золотыми табличками, на которых были написаны клички. В груди что-то болезненно оборвалось, Осе почувствовал, что мир вокруг него меркнет и он сейчас упадёт, но вовремя подвернувшаяся стена уберегла его от позорного падения. Под руку его подхватила Халис и что-то зашептала, но он не слышал. В голове снова раздался давно известный шум. Застучало в висках.

– Ну что вы остановились? – возмутилось Дитя, обернувшись на отставших. – О, только не сейчас!

– Всё нормально. Я… нет, нормально, я иду.

– Ты, – приказало их высочество одному из Огненосцев. – Помоги ему. Девка не справится. Ещё свалится с лестницы. И где чёртов Влахос? Эй, Ээрдели! Ты куда делся? Ингемар, проверь. Он пошёл куда-то наверх.

Огненосец исчез в темноте и вернулся через пару минут.

– Ваше высочество! – он стоял наверху лестничного пролёта бледный и растерянный.

– Ну, что ещё?

– Вам лучше это увидеть.

Напускная жеманность вмиг куда-то исчезла. Дитя, перепрыгивая через ступеньку, быстро преодолело лестницу и вбежало в единственную открытую дверь, ведущую в комнату королевы.

– Твою мать, Влахос! – закричало Дитя, подойдя к Ээрдели.

Бродяга стоял посередине комнаты, большую часть которой занимала укрытая несколькими одеялами кровать и прикроватный столик с открытым «Четырёхлистником». Угол столика был испачкан красной кляксой, а на полу, у ног Бродяги лежала королева с белым, искажённым гримасой испуга лицом и открытыми красными глазами. Из-под её затылка по полу медленно растекалась багровая лужа.

– Я сказал ей идти со мной, она упиралась, ударила меня, я её оттолкнул, она упала, – с тихой злостью прошипел Влахос, глядя на тело. – Наверное, проломила себе череп!

– Сука! – вырвалось у Дитя. – Задери тебя сука Чарна!

– Что с Суаве?! – растолкав мужчин, в комнату вбежал белый, как мел, Осе. – Что с ней?

– Вам не надо это видеть, – попыталось выпихнуть его обратно в коридор Дитя. – Уберите! Уберите этого отсюда!

Но было поздно, Осе успел увидеть мёртвое тело своей жены, и вопль ужаса вырвался из его души.

– Суаве! Суаве, нет! Нет, прошу, пустите! – забился он в руках солдат. – Суаве! Прошу, не умирай, нет! Нет! Пустите! Я люблю тебя, Суаве! Прости! Прости меня! Отпус…!

И внезапно он затих.

– Вот чёрт! – встрепенулось их высочество, за секунду разгадав, что значит эта наступившая на полуслове тишина. – Держите его. Кто-нибудь, держите. Проклятье!

Тело короля вдруг выгнулось и задеревенело, белки глаз налились кровью, а во рту забелела густая пена.

– Держите его!

Дитя, Влахос, ещё трое Огненосцев прижали Осе к полу. Халис закричала, пытаясь вырваться из рук схватившего её Ингемара, проклинала всех на языке эллари.

– Уберите девку! Прочь! Пошла отсюда! Да всё равно, Ингемар, хоть утопи! – проорал Бродяга. – Вон! Осе, не смей подыхать! Не смей, понял! Чёрт, он не дышит!

– Что? – голубые глаза Ночной Гарпии в изумлении уставились на Влахоса. – Твою мать! Осе! Осе, на меня смотри. Смотри, мать твою, на меня! Осе! Дыши! Дыши, я говорю!..

Осе хрипел, глаза его закатились, а кожа и губы начали синеть. Белая пена вперемешку со рвотой вытекала на пол по щеке, брызгала по сторонам в его попытке вдохнуть сквозь спазм. Минута, две, и вдруг он ещё раз дернулся, натужно захрипел, булькнул густой слюной в сжатом судорогой горле и стих. Стих, обмяк и больше не шевелился.

– Он?.. – после непродолжительной паузы Дитя в замешательстве нагнулось над королём в поисках признаков жизни.

– Он мёртв, – озвучил невысказанную догадку Влахос, тяжело дыша, будто только что пробежал целую лигу, и отпустил плечи Осе. – Захлебнулся рвотой.

Дитя устало село на пол поверх смятой юбки королевы.

– Твою мать, – прошептало оно и пригладило всклокоченные грязные волосы. – Отлично! Просто прекрасно! И что теперь?

Влахос молча смотрел на лежащие перед ними тела.

– И чего ты молчишь? – допытывалось Дитя, будто Влахосу были известны все ответы. – Не у меня жена находится в плену в обмен на живого короля и королеву!..

– Ройс? – обратился к Дитя Бродяга.

– Что?

– Заткнись.

Глава 32 Возвращение королей

Тела доставили в Паденброг в одеялах из спальни Суаве, переброшенными через спины коней, глубокой ночью, что сыграло Дитя на руку – тьма скрыла жертв их с Влахосом сокрушительного провала от глаз нежелательных свидетелей. По крайней мере, а в этом совершенно точно были уверены они оба – никто не должен был видеть покойников именно сейчас.

Халис не сопровождала убитых. Она вообще куда-то пропала. Ингемар, которому Влахос в сердцах приказал утопить девчонку, сказал, что, когда он вывел её из Грота и потащил к ручью выполнять приказ, она огрела его по голове какой-то палкой и скрылась. Так ли это было на самом деле или нет, никто допытываться не стал, ведь проблема перед Дитя и Бродягой сейчас стояла посерьёзнее поисков сбежавшей эллари, а именно объяснить Теабрану, почему он должен был встретить брата и его жену живыми, репетировал их встречу и свои будущие встречи с графами Севера, имея пленных, – а в итоге ему привезли двух покойников.

Объяснению он был не рад. Тела лежали на столе посередине комнаты Советов, полностью укрытые развёрнутыми покрывалами. Петра и Улисса, не скрывая злорадства, сначала внимательно исследовали покойников, будто заподозрив, что конкуренты в борьбе за корону ещё живы. Но после того, как обе окончательно убедились, что шея Суаве сломана пополам вследствие удара, а Осе не находится в глубоком обмороке, а совсем-совсем не дышит, что поочерёдно засвидетельствовали Гарай и Алмекий, отправились в свои покои праздновать победу.

Теабран составить им компанию отказался.

– У меня голова болит, – соврал он, впрочем, весьма убедительно, и удостоверившись, что ни мать, ни бабка не остались подслушивать у дверей, сел в ногах у покойников.

– Вот и всё, – прошептал он, глядя на тела, как в пустоту, но радости от своей окончательной победы так и не почувствовал. Корона, ждущая его в покоях, теперь казалась ему ещё более ворованной, чем раньше.

Он медленно встал, словно крадучись, подошёл к телу Осе и откинул покрывало.

Да, всё-таки они оказались очень похожи. Даже больше, чем были похожи Осе и Эдгар, и от этого Теабрану стало ещё более гадко. Те же скулы Роксбургов, лоб, разрез глаз, линия роста волос, даже бородка у братьев росла одинаково, минуя щеки, а сразу из усов переходила на подбородок. Суаве же, как заметил король, художник безобразно польстил, изобразив её на портрете куда красивее, чем она оказалась в жизни – точнее в смерти. Её он счёл даже в чём-то страшненькой и неприятной. Но это было дело вкуса.

Пусть обе смерти объективно и были случайными, Теабран не мог отделаться от ощущения, что он опять искупался в крови. Пусть и гнал эти мысли, убеждая себя, что никто не мог предугадать, что женщина оступится, а короля добьёт его многолетняя болезнь, но гложущее изнутри плотоядным червём чувство вины никуда не уходило.

Теабран вытащил из кармана шёлковый платок,