Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет-нет, нисколько, – поспешил успокоить короля священник. – Я слушаю вас.
– Я не знаю, что мне делать. Я чувствую, что ошибся где только мог, и не знаю, как всё исправить. Как мне быть?
Ноэ тоже не знал и призадумался. Сложно было что-то советовать королям, которые обычно обходились без советов, но светлые глаза Теабрана взирали на него по ту сторону решётки с такой надеждой, что святой отец решил, что имеет право выразить своё мнение.
– Ваше величество, – сказал священник, – я не имею права вам что-либо советовать, у меня на это недостаточно прав, но могу сказать, как поступил бы я.
– Как?
– Я свято верю в право каждого человека на искупление, ваше величество. И у искупления много дорог: кому-то достаточно хорошо помолиться, кому-то попросить прощения у обиженного, кто-то ищет свой путь. И хотя искупление не исправит прошлого, оно способно изменить будущее и виновного, и жертвы. Первый порыв нужды в искуплении вины вам уже знаком – вы отпустили Меланту Ээрдели, и этот поступок не окажется незамеченным – лично я в это верю. Но если вы чувствуете, что этого поступка недостаточно, подумайте о тех, кому вы также, по вашему мнению, причинили боль.
– Семья легата, например? – ответ пришёл сам собой.
Ноэ кивнул.
– Согейр выполнил своё обещание, ваше величество.
– Выполнил.
– Имеет ли смысл продолжать удерживать его?
– Мать требует повесить его с табличкой «Предатель» на груди, а потом четвертовать.
– И вы намерены удовлетворить её желание?
Король не знал.
– С одной стороны она права – Согейр мне враг, и я имею право расправиться с ним, а с другой стороны, правильно ли это будет? – Теабран будто спросил сам у себя.
– Во всяком случае, это правильный вопрос, ваше величество, – только подтвердил его сомнения священник.
– А что же «Четырёхлистник»? Я обязан чтить его. Там написано не щадить врага своего.
– Верно, но ни на одной странице писания не призывают к глумлению над этим врагом. Я знал графов и королей, которые сажали своих врагов голыми на ишаков и пускали по городу в бумажных колпаках. Знал тех, кто обмазывал их чресла мёдом и напускал пчёл. Людей забрасывали гнилыми овощами, вымазывали в нечистотах, заставляли вымаливать помилование, достав приказ о нём зубами из навозной кучи, но кто сказал, что вы обязаны быть таким же, как те люди? Благородство, даже по отношению к врагам, – не порок, от которого необходимо избавляться.
– Но там написано об обязательном, – подчеркнул это слово король, – наказании.
– Ваше величество, – голос Ноэ приобрёл настоятельный тон, – когда вы умрёте, вы не сможете прикрыть свои поступки книгой, указывая святому Кассию, что там так написано. И вы не сможете оправдаться тем, что так решила ваша мать. Отвечать вы будете только за свои решения, и только вам решать, как поступить. К тому же разве легат уже не наказан? Он обезображен, он калека, его дочь едва ли до конца оправится от произошедшего, он предал своего короля – не многие способны жить с подобным грузом. Решать, конечно, вам, ваше величество, но я лично считаю, что у всего должны быть пределы. Если вы хотите уничтожить легата за то, что он выполнял свой долг, был до последнего верен Осе, которого поклялся защищать, что ж… это ваше право победителя. Но если вам важно услышать моё мнение, я считаю, наказание никогда не должно иметь целью простое унижение проигравшего. Если хотите казнить его, тогда казните быстро, это достойно воина, которым легат является, но его унижением вы можете добиться только того, что пополните ряды ваших предшественников, которые под прикрытием заслуженного наказания просто наслаждались, наблюдая за чужим позором. Поверьте, мало чести в том, чтобы лишать чести другого, но ваши решения определяют вас, ваше величество. Хотите стать достойным королём – у вас для этого есть всё, и я в вас верю, остальное зависит только от вас.
На том они и расстались.
Глава 30 Висельник
Инто казалось, что его тащат сквозь густой тревожный мрак, сквозь черноту глухого сна к мутной, как грязное оконное стекло, поверхности. Луна, огромная и яркая, как гигантское серебряное око, смотрела на него меж деревьев, чьи тонкие стволы и ветки были похожи на изломанные во всех суставах руки. Вторая луна тускло отливала где-то позади. Он шёл сквозь чащу, как зачарованный серебряным сиянием лунатик, сумасшедший, не разбирая пути, спотыкаясь и падая, разбивая колени, подворачивая ноги.
Выйти. Скорее выйти.
– Доминик…
Как давно никто не называл его полным именем. Инто, Доминик – как два посторонних друг другу человека. Только мать, мать звала его так, когда он был совсем маленьким. Но это был голос не матери.
Воздух сотряс звон цепей и скрежет ржавого замка.
– …Быстрее, брат! – подгонял Марция Калхас, отталкивая тело только что убитого им стражника, пока кирасир пытался с помощью железного прута вскрыть тюремную камеру мальчишки. – Быстрее!
Звон цепей будто отсчитывал последние минуты отведённой ему жизни и утопал в тихом шелесте листвы, как эхо утраченных надежд. Лес пах пожаром и жжёной кожей, звучал, как лязг мечей, вопил.
– …Я его не брошу! – задыхаясь, кашляя от едкого дыма, вопил эвдонец, безрезультатно терзая вцепившийся в защёлки замок. – Не брошу…
Но он бросил.
Она стояла на холме. Невесомая, почти прозрачная фигура в длинном плаще и юбке, подол которой сливался с полем влажных после дождя трав и цветов, чьи острые лепестки резали его кожу, как бритва. Высокая и тонкая, как тень, отражённая светом луны от альмиона. Над головой, как у древней богини, обручем сверкали яркие звёзды. Инто открыл было рот, чтобы окликнуть её, но не смог произнести ни звука. Она обернулась. Беззвучно, будто её ноги не касались травы. Нежный лунный отсвет тронул очертания её высоких скул и линию подбородка. Холодный горный ветер запустил пальцы в длинные волосы.
Красавица. Настоящая красавица, даже слишком красивая для того, чтобы быть настоящей. Носик, прикрытые глаза, губки, скулы, обнажённые плечики, ладная фигурка под прозрачной накидкой, тонкая ручка, протянутая к нему – всё было при ней. Инто замер, залюбовавшись видением, подобно моряку, который увидел на камне морскую деву, и ему вдруг стало спокойно, как никогда в жизни не было. Красавица.
– Доминик…
Голос был её. Нежный, чистый, ласковый, как у любовницы. Лёгкий, даже невесомый, какой не бывает у людей из плоти и крови.
– Доминик…
Неземное создание в один миг вырвало из груди юноши почти поблекший образ погибшей принцессы и с наглостью заняло её место.
– Подойди…
Он подошёл. Ему не было интересно, кто она, лишь бы она его коснулась. И она, услышав его мысли, разгадав намерения, провела рукой по его щеке. Словно из редеющего тумана проступили светящиеся, большие, ярко-голубые, как турмалины, глаза.
И вдруг он понял, кто она. Понял, кем