– Нет…

– А по-французски?

– Нет. Я учил немецкий, – зачем-то уточнил я.

– Ну вот, видите. А коль адвокаты наследодателя являютсялицами заинтересованными, то будьте уверены, вас бы обвели вокруг пальца в пятьсекунд. Вы бы и заметить ничего не успели. Вам скажут, что ваш двадцатиюродныйдедушка оставил вам маленький домик для гостей в своем поместье, вы распишетесьв том, что не претендуете на него и дарите благотворительному фонду помощилюдям, попавшим в кризисную ситуацию, и на этом все закончится. Вы никогда и неузнали бы, что на самом деле вам отошли миллионы. Вот к чему подводил васЛутов.

Она давно уже ушла, а я все сидел в том самом кафе на Колхознойплощади, где мы с ней когда-то встречались. Что стало с моей жизнью? Во что онапревратилась?

Миллионы долларов. Что мне с ними делать? Наверное, можноначать какое-то свое дело, но я этого не умею, у меня к этому нет вкуса. Я неорганизатор, я журналист. Можно просто жить на эти деньги без забот и хлопот.Просто жить… Как жить? Как?

Говорят, если перекрыть доступ кислорода в мозг даже на триминуты, могут начаться необратимые изменения и человек становится инвалидом навсю оставшуюся жизнь. Вот и со мной произошло то же самое. Всего нескольконедель я был живым мертвецом, но больше я уже не оживу. Я потерял Вику, япотерял друзей, потерял работу. Мне ничего больше не хочется в этой жизни. Дажежить не хочется. Этих нескольких недель оказалось достаточно, чтобы я утратилвсякую связь с окружающей меня жизнью. После того, как я поступил с Викой, я несмогу больше любить никого, даже ее. После того, что со мной сделал Лутов, я несмогу никому верить. После того, что я сделал со своей жизнью, я не могу жить.

Все стало ненужным и неинтересным. У меня не может бытьникакого «завтра», потому что вчера я уже умер.

Апрель – август 1997 г.