вновь были готовы к интенсивным отношениям. Хотя и no-другому настолько насколько осень отличается от весны.

Но в этой «осени» в «высокое» стало проникать пошлое.

Свидетельство того что мужчине, чтобы о себе он не думал, не хватило мужества пройти по мосту, под которым разверзлась бездна.

…два замечания к использованию слова «любовь»

Позволю себе несколько замечаний.

Как мог заметить внимательный читатель, в этом опусе я практически не использую слово «любовь», предпочитая слово «высокое». Основная причина этого в том, что слово «любовь» нередко употребляется в «готовом» виде, как нечто завершённое. Соответственно, признаётся, что «любовь» между Мартином и Ханной, могла притихнуть, спрятаться, вспыхнуть с новой силой, но во всех случаях, она нечто «готовое», или она есть или её нет.

На мой взгляд то высокое, что происходит межу мужчиной и женщиной, не вмешается в одно слово. Аналогии всегда хромают, но, тем не менее, можно провести аналогию с тем, что у северных народов нет слова «снег», но есть различные слова, связанные со «снегом».

Можно сказать, что «осень» Мартина и Ханны продолжение их «весны», а можно сказать, что это совершенно новое, уникальное явление, которое не сводится к предыдущему.

У сербской поэтессы Десанки Максимович[801] есть стихи о том (цитирую по памяти) какое щемяще-грустно-нежное чувство могут вызвать первые седые волосы или первые морщины любимого человека. И кто знает, может быть это щемящее-грустно-нежное чувство трудно свести к предыдущей, более монотонной, более обыденной их жизни. Может быть, в нём больше присутствия.

Можно в равной степени сказать, что фильм М. Ханеке «Любовь»[802] о «любви» двух старых людей, которая возникла в преддверии смерти женщины, или о «любви», которая стала продолжением того, что происходило между мужчиной и женщиной в молодости. А можно сказать, что «любовь» возникла именно там и тогда. И кто может сказать, в каком из этих вариантов больше присутствия.

Ещё одно замечание связано с тем, что многие авторы (Н. Мотрошилова в том числе), разводят любовь мужчины и любовь женщины, как принципиально отличные друг от друга. Думаю, как во многих иных случаях, лучше избегать обобщений,

…опасность «общего, пожирающего различия»[803] сохраняется во всех случаях…

хотя приходится учитывать, что das Man могут «действовать» и в душах таких глубоких людей как Мартин Хайдеггер и Ханна Арендт.

Ханна Арендт не только готова была «сострадать», но и готова была признать свою женскую роль, сложившуюся в веках и казавшуюся незыблемой.

По крайней мере, до тех пор, пока не «восстала».

Мартин Хайдеггер всегда чувствовал свою мужскую избранность, которую усиливало его «почвенничество». Соответственно, женщине отводилась роль при мужчине.

…Хайдеггер подчёркивал специфику греческого понимания богини: в девушке угадывается женщина, а в женщине вспоминается та, прежняя девушка. При всей проницательности Хайдеггера не думаю, что это наблюдение в равной степени относится и к Афине, и к Афродите…

Иными словами то, что произошло между Хайдеггером и Арендт. совершенно уникально и в послевоенный период, и возьму на себя смелость сказать, что речь должна идти о сложной сублимации «мужского» и «женского» между конкретным мужчиной и конкретной женщиной, в конкретных исторических обстоятельствах.

…«дружба втроём»

В этой книге не раз говорил, повторю, треугольник естественный, скажу сильнее, архетипический[804] вариант взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Он был «естественным» и в случае молодых Мартина-Ханны-Эльфриды.

У нас есть все основания поверить Р. Сафрански, когда он говорит, что Эльфрида «была хорошей женой и верной спутницей жизни… она вышла замуж за Хайдеггера, когда ничто ещё не предвещало его будущей славы… она всегда оставалась для Хайдеггера надёжной опорой». Говоря образно (и чуть огрубляя) она была Герой и Гестией в одном лице, хотя и не могла одновременно быть Афиной и Афродитой.

Ещё в пору молодости наших героев, всё могло открыться, как часто открывались взаимоотношения Хайдеггера с другими женщинами, разразился бы скандал, но это продолжение того, что мы выше назвали «архетипическим».

…Другой вопрос, когда люди начинают разгребать «авгиевы конюшни»[805] подобных историй, за них, через них, вместо них начинают действовать das Man и привносят в их жизнь много пошлого. Но за эту пошлость должны отвечать сами люди, которые позволяют das Man орудовать в их душах…

Пошлость во взаимоотношениях Мартин-Ханна-Эльфрида, на мой взгляд, начинает возникать с идеи Хайдеггера о «дружбе втроём».

Но обо всём по порядку.

Сразу после встречи с Ханной, Хайдеггер посылает ей короткое письмо, в котором пишет, что встреча его обрадовала, поскольку была проявлением того непреходящего, что происходило между ними раньше. В письме содержится также приглашение Ханне нанести визит во фрайбургский дом Хайдеггеров, с припиской:

«Моя жена, которая всё знает, будет рада Вас приветствовать».

Встреча в тот раз не состоялась, однако в сознании Хайдеггера возникла идея «дружбы втроём», и он, не считаясь с мнением женщин, пытается её осуществить.

…почему не «дружбы вчетвером», ведь Ханна обо всём сообщала мужу в своих письмах, и не скрывала это от Хайдеггера. При этом она отдавала себя отчёт в стойкой неприязни Генриха Блюхера к Мартину Хайдеггеру, и трудно сказать, что в этой неприязни перевешивало, прежние отношения Мартина и Ханны, или нацистское прошлое и антисемитизм Хайдеггера…

Благодаря настойчивости Хайдеггера встреча всё-таки состоялась.

Подобности этой встречи нам неизвестны, но не трудно предположить, что Эльфрида не собиралась скрывать своё, мягко говоря, прохладное отношение к Ханне.

Через два дня Ханна напишет письмо Эльфриде, стараясь удержаться от злобы и мстительности, впрочем, напишет в первый и в последний раз:

«Вы сломали лёд и за это я Вам от души благодарна… Вы никогда не скрывали своих взглядов, не скрываете их и теперь, даже в моём присутствии. Но эти взгляды таковы, что делают любой разговор почти невозможным, поскольку всё то, что другой мог бы сказать, уже заранее определённым образом характеризуется и (Вы уж извините) каталогизируется – как еврейское, немецкое или китайское».

В письме к мужу она высказывается более жёстко:

«Сегодня утром мне пришлось вступить в дискуссию с его женой – которая, очевидно, уже 25 лет или, может, только с тех пор, как каким-то образом узнала о неприятной для неё истории, устраивает ему ад на земле. А он – и это столь же очевидно, то есть с очевидностью следует из нашего запутанного разговора втроём, – он, человек, который, как всем известно, лжёт всегда и везде, где только может, на протяжении всех этих 25 лет ни разу даже не пытался отрицать, что я была единственной страстью его жизни. Боюсь, пока я жива, эта женщина будет мечтать