об одном – перетопить всех евреев как котят. Она, к сожалению, непроходимо глупа».

Хайдеггер, согласно интерпретации его биографа, воспринял встречу Эльфриды и Ханны совершенно по-иному. Он увидел в ней не борьбу, а примирение, и был растроган, когда на прощание обе женщины обнялись. Он тут же пожелал принять в их дружеский союз также Генриха Блюхера и попросил Ханну передать ему сердечный привет. Ханна попыталась немного охладить восторженное настроение Хайдеггера, напомнив ему что только ради него согласилась на встречу с Эльфридой.

Одним словом Хайдеггер продолжает верить в свою идею «дружбы втроём» и настойчиво внедряет её в жизни.

…если мужчина так решил, так оно и должно быть…

Он пишет Ханне:

«Когда ты при первом свидании пошла, в своём прекраснейшем платье, навстречу мне, то для меня ты как бы перешагнула через прошедшие пятилетия… В тот момент новой встречи знаком стало твоё коричневое платье. Этот знак всегда будет для нас указующим»

…Хайдеггер или не замечает мрачную символику «коричневого» цвета или, не исключено, имеет в виду компромисс Арендт с «коричневым» цветом из прошлого Хайдеггера…

Он уверен, это нужно не только ему, это нужно всем троим. Всё очень просто:

«Обычно мы говорим слишком много, но до сих пор говорили слишком мало. Я должен был, исходя из доверия к моей жене, говорить с нею и с тобой. Тогда было бы не только сохранено доверие, но ясным стали бы сущностные качества моей жены и это помогло бы нам».

И не устаёт передавать приветы от Эльфриды.

Трудно назвать великого философа «слепцом», но подобное, увы, случается и с великими философами.

Как и ожидалось, идея «дружбы втроём», провалилась.

Когда два года спустя Ханна Арендт посетила Хайдеггеров, от идиллии «дружбы втроём» не осталось и следа. В письме мужу Ханна даже призналась в «полуантисемитской сцене», которая разыгралась между женщинами. Закономерный финал «дружбы втроём».

К счастью, уже был написан «осенний цикл», который в наибольшей степени стал выражением присутствия Мартина Хайдеггера. Как и его великая философия.

…осенний цикл: «мы не можем выразить, насколько мы едины»

Не будем больше допытывать новый этап взаимоотношений Мартина Хайдеггера и Ханны Арендт: «любовь» или «не любовь», «вспышка осенней любви» или инерция прошлых отношений. Допытываясь, натыкаешься на всё второстепенное, не отличая зёрна от плевел. А мы достаточно поговорили о «плевелах».

Хайдеггер пишет Арендт:

«Тихий утренний свет, возвратившись в мою комнату остался после твоего отъезда. Моя жена вызвала его. Ты помогла внести его. Твоё «может быть» стало ответным возвратившимся лучом. В ясности этого утреннего света проступила, однако, вина за моё молчание. И она останется.

Но теперь утренний свет развеял ту темноту, которая скрывалась, простираясь над нашей прежней встречей и над ожиданием.

«Рассвет прекрасен». Это слово Ясперса, которое ты передала мне вчера вечером, постоянно было для меня движущей силой и тогда, когда в диалоге между моей женой и тобою всё восходило от недоверия и движения на ощупь к согласию утомлённых сердец».

Оставим слова «моя жена вызвала его». Запомним только «утренний свет» и «рассвет прекрасен». И даже «к согласию утомлённых сердец»

Поверим, что в этих словах есть искренность и неподдельность чувств.

И запомним стихи, которые хотя и говорят словами, но поверх слов, т. е. поверх обыденного смысла.

«Внезапно, редко, нам [молнией] сверкает бытие.

Мы всматриваемся, храним [тайну] – и воспаряем [ввысь]».

…Запомним, внезапно, сверкание, озарение, всматривание, алетейя[806]…

«Ты погружаешь нас в ту печаль, что у нас – никакого будущего

И даришь надежду, сколь многое к нам ещё поспешает

Ты подаёшь нам знак для радостей и болей

Ты указываешь нам пути и открываешь сердца.

Ты, как никогда, смыкаешь наши руки

Мы верим в верность и чувствуем поворот судьбы

Мы не можем выразить, насколько мы едины

Мы можем только плакать»…

«"Помыслено" —

О, помоги мне отважиться

Высказать это».

«Духовно-эротической жаждой» называет отношения Арендт и Хайдеггера в эти годы Н. Мотрошилова, кроме всего прочего, имея в виду, что оба, восприимчивы к греческим источникам, к греческому Эросу[807].

А греческий Эрос, который «дубы сотрясает», «духовен» ещё и в том смысле, что исключает всё обыденное, постельно-интимное. Исключает всё пошлое.

Плюс оба, и Хайдеггер, и Арендт на протяжении всей своей жизни проявляли эту отвагу «помыслить и высказаться».

…охлаждение отношений между Хайдеггером и Арендт

Исследователи выделяют несколько причин охлаждения отношений между Хайдеггером и Арендт. Остановлюсь только на двух, которые условно можно назвать «личной» и «общественно-политической» причинами. «Условно», поскольку, там и тогда, с такими людьми как Хайдеггер и Арендт, личное, рано или поздно, становилось политическим, а политическое – личным.

Начнём с «личных» причин.

После новой встречи с Хайдеггером, Арендт откровенно признавалась, что вновь подпала под чары мужчины, готова была вновь сострадать ему. Но уже не безропотно, мужчина должен был понять, что она уже другая, и физически, и психологически, и интеллектуально.

В одном из писем Ясперсу она напишет:

«Я знаю, для него невыносимо то, что моё имя становится публичным, что я пишу книги, и т. д. На протяжении моей жизни я по отношению к нему как бы хитрила и вела себя так, будто я не существую и будто я, так сказать, не могу сосчитать до трёх и – также и в интерпретации его собственных дел. И это всегда приятно удивляло, если он обнаруживал, что я-таки умею считать до трёх и иногда даже до четырёх. И вот теперь эта хитрость мне слишком наскучила, и я как бы поставила его на место. В какой-то момент я пришла в бешенство, но теперь это прошло. Я теперь скорее того мнения, что в чём-то я такое заслужила – именно за то, что хитрила, а потом перестала играть в эту игру».

Мужчина же был слишком эгоцентричен, чтобы понять – и почувствовать – перед ним уже другая женщина, которая способна считать и более «четырёх», и «охлаждение» было неизбежным.

Вторая причина, была продолжением первой, поскольку «другая женщина» не только писала книги и стала публичной, но и знаменитой, не менее, чем сам Хайдеггер. Причём – и это можно назвать отягчающим обстоятельством – знаменитой эту женщину сделала книга о тоталитаризме, том самом «тоталитаризме», который стал причиной жизненной драмы Хайдеггера и который заставил его оправдываться перед всем миром.

Теперь эта женщина посылает любимому мужчине свою книгу о «тоталитаризме»,

…вряд ли собиралась «уколоть» его, скорее пыталась до него достучаться, возможно, наивно…

и хочет вывести его на разговор о «радикальном зле», как одной из причин появления тоталитарных