и ещё её целостное утверждение всех таких данностей в качестве condition humaine, человеческих условий, нераздельно принадлежит этому образу, который ясно проглядывает за историей сей единственной в своём роде жизни. Она на самом деле была чрезвычайно «женственная» притом не была «феминисткой» ("я не откажусь от моих привилегий" – однажды сказала она). Ей доставляло радость, когда ей дарили цветы, сопровождали её в обществе, когда кавалеры уделяли ей внимание. И всё же в целом она считала мужчин более слабым полом: они [полагала она] дальше женщин отстоят от интуитивного постижения смысла действительности, более падки на понятийный обман, более склонны впадать в иллюзии, менее готовы уловить многозначность смысла и увидеть вмешательство теней в человеческие уравнения – и, следовательно, фактически они больше [женщин] нуждаются в защите. И в её случае большая, без сомнения, женская чувствительность вела и к большей силе; и никогда не было жалоб на то, что люди таковы, каковы они есть. Когда я порой выражал опасения по поводу её быстрых, часто разящих суждений о той или иной личности, о каком-либо поступке, ситуации и просил такие суждения доказывать, то она обменивалась с моей женой взглядами, выражавшими их взаимопонимание, взглядами, в которых смешивались нетерпение и сострадание, и, возможно, нежность. И потом говорила: "Ах, Ханс!" Не так давно (не было ли это при нашей последней встрече?) я при подобных обстоятельствах почувствовал себя вынужденным спросить: "Ханна, скажи, пожалуйста, не держишь ли ты меня за дурака" – "Да нет, – отвечала она, и глаза её были почти испуганными, – я держу тебя просто за мужчину"».

И можно только порадоваться, что одна из великих женщин XX века оказалась человеком думающим. Не переставая при этом оставаться женщиной во всех смыслах этого слова.

…итог, который опрокидывает мои доводы

Читаю следующие строки Рюдигера Сафрански из его книги о Хайдеггере:

«В этой комнате в 1967 году снова сидела Ханна Арендт, впервые после пятнадцатилетнего перерыва. После её последнего визита в 1952-м они с Мартином общались только посредством писем. В 1966 году, когда Ханне исполнилось шестьдесят, Хайдеггер послал ей своё стихотворение «Осень». Ханна расслышала в этих строках элегический тон, уловила настроение, окрашенное вечерними сумерками жизни. Ей захотелось ещё раз увидеть Хайдеггера, которому было уже около восьмидесяти; полученное от него поздравление придало ей смелости. После всех недоразумений прошлых лет произошло, наконец, примирение. Ханна и Эльфрида договорились, что будут обращаться друг к другу просто по имени. Два года спустя, в августе 1969-го, незадолго до восьмидесятилетия Хайдеггера, Ханна Арендт приехала к нему со своим мужем Генрихом Блюхером. Атмосфера встречи была сердечной и непринужденной. Если бы только Ханна не курила так много! Эльфриде пришлось потом несколько дней проветривать комнаты. Хайдеггер, подарил своим гостям какую-то книгу с посвятительной надписью: «Ханне и Генриху – Мартин и Элъфрида». На следующий год они собирались повторить эту встречу вчетвером, но в октябре 1970 года Генриха Блюхера не стало. Свои последние годы Ханна Арендт посвятила работе над большой книгой, которую так и не успела закончить: «Жизнь разума: мышление – воление – суждение». В идеях, развитых в этой книге, она подходит к Хайдеггеру так близко, как никогда прежде. Подводя итог сделанному Хайдеггером, она пишет: он вернул философии «такое мышление, которое благодарно уже за то, что ему вообще досталась в удел «голая чтойность»»[809].

Продолжаю думать и постепенно отбрасываю свои сомнения. Дело не только в том, что на и те же события могут быть разные точки зрения.

…уроки древних греков, начиная с Гомера, который смотрит на мир с точки зрения богов и с точки зрения героев, и, кончая демократией по-древнегречески, которую Ханна Арендт трактует как согласие несогласных…

Не могу не признаться, что Рюдигер Сафрански и я находимся в «разных весовых категориях», он знает предмет намного шире и глубже чем я, и «разные точки зрения» в данном случае просто лукавство. Отбрасываю сомнения совсем по другой причине. У нас с Р. Сафрански Р. разные предметы, точнее, разные контексты. У него биография, во многом философская биография, Мартина Хайдеггера, у меня взаимоотношения между Хайдеггером и Арендт, причём не сами по себе, а как бы в системе зеркал, где и Сабина Шпильрейн рядом с такими гигантами как Фрейд и Юнг, Марго Фонтейн и её муж из «латино», мои соотечественники Мирза Джалил и Гамида Джаваншир, и многие другие.

Теперь более уверенно отбрасываю сомнения и задаю свои вопросы.

Почему поведение старых людей необходимо рассматривать как итог, опровергающий то, как вели они себя в молодости. И речь идёт не о сбывшейся «дружбе втроём», а о людях, троих, четверых, много переживших, много потерявших, сумевших найти в себе душевные силы, чтобы избежать старческого маразма. Но не более того.

Согласимся с Р. Сафрански, что Эльфрида Хайдеггер была образцовой женой. Но какой бы она не была женой, и, какой бы не оказалась в старости, мы не можем забыть, что была она антисемиткой, в своё время примкнула к нацизму, и вела себя с Ханной далеко не как леди.

Все кто мало-мальски занимается философией, не могут не признать, что Мартин Хайдеггер один из величайших философов всех времён и народов, в настоящей книге мысли Хайдеггера не раз приходили мне на помощь. На даже это не реабилитировало в моих глазах Мартина Хайдеггера.

Разве Мартин Хайдеггер не примкнул к нацизму, разве не стал ректором при нацистах?

И разве трудно предположить, что «дело Хайдеггера» никогда не получит окончательного решения, а сам Хайдеггер никогда не будет окончательно оправдан.

Разве Ханна Арендт не пострадала от нацизма? Разве она позволяла себе быть мелочной, мстительной и злобной? Что из того, что и ей не чужды человеческие слабости и, в зависимости от адресата, она может написать об Эльфриде диаметрально противоположные суждения.

Разве нет у нас оснований признать, что идея Хайдеггера о «дружбе втроём» провалилась?

И разве, не претендуя на неоспоримость, нет у нас оснований на примере взаимоотношений Мартина Хайдеггера и Ханны Арендт признать, что от высокого до пошлого – один шаг.

Остаётся посетовать, что старая Ханна Арендт так много курила, и по-человечески посочувствовать старой Эльфриде Хайдеггер, который постоянно приходилось проветривать комнату…

P.S

Не буду скрывать, сомнения одолевали меня, когда решил включить текст о Мартине Хайдеггере и Ханне Арендт в свою книгу. Сомнения оправданные, не являюсь специалистом, большинство источников мне не знакомо, читаю только на русском, о многом сужу по книгам других авторов, т. е., по существу, занимаюсь истолкованием истолкованного. Но сумел преодолеть свои сомнения.