солнца. Таким образом Асклепий преодолел солидное расстояние. Оделся он лишь после того, как убедился, что его вещи совершенно высохли. И вздохнул, глядя на сбитые, покрытые пылью и кровью ноги, — сандалии бы сейчас не помешали.

За недовольством пришел порыв радости — неразумной, но все же искренней. Он был жив, здоров и мог думать не только о воде. Теперь его беспокоило чувство усталости, нехватка одежды и еды. А значит, он снова стал собой — человеком, способным мыслить здраво и обладающим различными нуждами.

Словно в награду за пережитые мучения, судьба ниспослала ему подарок. Продвигаясь вверх по течению, Асклепий обнаружил небольшую тропу, выходящую к воде. Изучив следы вокруг, он сделал вывод, что они принадлежат козам. Значит, где-то рядом должны быть и человеческие поселения…

Ход мыслей оказался верным. Козья тропинка вывела юношу на открытое место, где вразнобой стояли приземистые домики жителей Керкиры. Присмотревшись, Асклепий решительно направился к ближайшему из них.

Там, у самого порога, расцветали хризантемовые искорки от небольшого костра. Жар поднимался к бараньей туше, сочащейся жиром. Восхитительный аромат растекался по округе, и у Асклепия от него закружилась голова. Голод заставил его желудок судорожно сжаться, в горле образовался комок. Только сейчас целитель понял, что безумно проголодался. Асклепий заметил, что ноги начали подрагивать, и тут же одернул себя. Несмотря на слабость, он сохранит достоинство.

Сидевший перед костром старик заметил бредущего человека и с недоумением уставился на него. Вид гостя оставлял желать лучшего: изможденное лицо, диковатый взгляд, покрытое ссадинами тело и босые ноги… Он мог показаться сумасшедшим. Однако у Прокла было достаточно жизненного опыта, чтобы распознать лишь измученного, безобидного путника. Пришелец пытался что-то сказать, но старик махнул рукой, приглашая сесть у костра. Помешкав, чужак кивнул и расположился рядом.

Прокл встал и небольшим ножом ткнул в подвешенное над костром мясо. Убедившись, что оно готово, старик ловким движением отрезал солидный кусок и перекинул его в грубую глиняную тарелку. Гость внимательно следил за его движениями. Прокл передал ему блюдо, сказав:

— Это тебе. Ешь, я еще отрежу.

И ободряюще улыбнулся.

Пришелец набросился на еду с ожесточением, то и дело заставляя себя жевать медленнее. На его лице расплылось блаженство, глаза утратили загнанный вид. Когда он закончил, Прокл протянул руку за тарелкой и наконец задал вопрос:

— Кто ты?

Гость какое-то время молчал. Затем перевел взгляд с Прокла на свои руки. Медленно покрутил ими перед огнем, словно стремясь изучить получше каждую ссадину, и лишь тогда взглянул на старика вновь. В его глазах появились спокойствие и уверенность, присущие человеку с большим опытом.

— Я лекарь. Зови меня Асклепий.

Глава 7

Черты лица Евритиона, некогда пышущие здоровьем, теперь разительно изменились. Приоткрытые губы побледнели и покрылись коркой, а щеки глубоко ввалились. Веки аргонавта набухли, кожа приобрела неприятный желтовато-серый оттенок, из груди вырывалось хриплое клокотание.

— Борись. Ты обязан бороться, — почти ласково сказал ему Киос, коснувшись руки больного. Ладонь Евритиона была сухой и горячей.

— Как считаешь, он выздоровеет? — прошептал Палемоний.

— Понятия не имею. Сам видишь, насколько парень плох. Но я все же надеюсь на лучшее… Больных осталось совсем немного.

— Потому что другие скончались.

— Проклятье, это правда. Однако и новых случаев тоже не появлялось. Наш друг долго держался, прежде чем поддаться хвори! Жаль, что силы подвели его.

— Когда-нибудь мор должен закончиться. Боги, я так устал! — Палемоний говорил сердитым тоном, хотя и тихо. — А мы еще и в город попасть не можем…

— Увы, к Иолку до сих пор не пускают на расстояние ближе вытянутого копья. Разве что нескольких торговцев. Жаль, что я не вхожу в их число.

— Это несправедливо со стороны Ясона, как считаешь? — спросил Палемоний, помедлив. Киос покачал головой:

— Закрыть Иолк приказала Медея, ты знаешь. Не думаю, что наш предводитель решил захлопнуть ворота перед собственными товарищами, живущими вне города.

— И все же… Не то чтобы я чувствовал себя обманутым, но от подобных запретов меня воротит.

— Как знать, Палемоний, возможно, нам сейчас приходится лучше, чем жителям Иолка? Мы хотя бы можем бросить все и уйти, пока есть силы. А оставшимся в городе грозит смерть за попытку «побега».

— Верно, у меня нет права жаловаться. Но и сдвинуться с места мы пока не можем, — воин с тоской взглянул на лежащего Евритиона.

Будто услышав, больной приоткрыл глаза и что-то хрипло простонал. Быстро наклонившись, Палемоний разобрал:

— Воды… немного…

В руках Киоса сразу же оказалась наполненная чаша. Палемоний приподнял и осторожно держал страдальца за плечи, а Киос поил его до тех пор, пока емкость не опустела. После Евритиона вновь уложили на постель. Его глаза блестели, но это был нездоровый блеск, еще больше подчеркивающий болезненное выражение исхудавшего лица.

Глядя на некогда крепкого гребца с «Арго», Палемоний ощутил комок в горле. Если их товарищ уйдет вот так, это будет ужасная смерть для молодого мужчины. Хуже и не придумаешь.

Казалось, Евритион угадал его мысли — слабая улыбка промелькнула на лице аргонавта.

— Не нужно… стоять вокруг с такими лицами. Я не собираюсь… сдаваться легко.

Речь давалась ему с трудом, но смоченные водой губы уже не выглядели так, словно принадлежали покойнику. Киос сначала нахмурился, а потом со свойственной ему хитринкой улыбнулся в ответ:

— Клянусь Афиной, Евритион, мог бы и «спасибо» сказать! Мы разве что не плясали вокруг, пока ты лежал в забытьи! Но я рад, что к тебе возвращается прежний дух.

— Мне… уже лучше, правда. Вот только… восстановится ли тело? — больной поднял руку и принялся сосредоточенно ее разглядывать. По выражению лица Евритиона было ясно, что увиденное ему не понравилось.

— Восстановится, если будешь есть много мяса, пить молоко и хорошо спать. А как только сможешь ходить, мы устроим тебе ежедневные прогулки. С каждым разом все дальше, — решительно заявил Палемоний. — Уж не знаю, что вызвало эту паршивую болезнь и когда она отступит, но за возвращение твоих сил мы с Киосом возьмемся основательно! Если тебе хватит сил побороть хворь, то и крепость мускулов восстановится. Не вздумай раскисать, ясно?

— Надеюсь, боги услышат твои слова… — с тяжелым вздохом согласился Евритион.

— Расскажи о своем самочувствии, — попросил Киос. — Мы не лекари, но постараемся помочь. Надеюсь, теперь ты пойдешь на поправку.

«Большинство заболевших не смогли даже очнуться», — удержал он непрошеную мысль.

— Было бы о чем говорить… — Евритион повернул к товарищу изможденное лицо. — Все, что я помню — это бесконечная череда кошмаров. Мне казалось, что тело превращается в сухой песок… будто я рассыпаюсь на мелкие