деревьев. Значит, всё шло как надо. Он продолжал петь, медленно поднимая веки. Солнечные лучи струились ему в лицо и осторожно гладили тело, пронизывая белую ткань комбинезона. Его голос поднимался всё выше, и ему казалось, что и сам он поднимается вслед за ним, вливаясь в небо по широким гибким лучам. Но это была ненужная иллюзия. Не он должен следовать за светом, а свет должен подчиняться ему. Он добавил повелительной интонации и увидел, как лучи фокусируются перед его глазами, сплетаясь в яркий прозрачный клинок. Острый прямой меч Света постепенно оформлялся перед ним. Фарги продолжал петь, следя за процессом и мысленно исправляя его изъяны. Клинок должен быть безупречен, и прихотливым взглядом мастера он снова и снова сглаживал едва заметные шероховатости, прояснял почти неуловимые замутнения в хрустальном веществе света. И, наконец, остановился, удовлетворенно глядя на изумительной чистоты радужное лезвие с крохотной ясной звездой на острие. Его голос замер на невероятно высокой ноте, и он раскинул руки, приглашая клинок в свою грудь.

Он услышал короткий свист, похожий на звук оборвавшейся струны, почувствовал резкую боль в сердце, и тут же огромное небо, золотистое и голубое распахнулось ему навстречу, и он взмыл вверх, зная, что темноты не будет. Море Света в одно мгновение приняло его лёгкую душу, а на зелёной траве осталось неподвижно лежать тело красивого смуглого мужчины, на груди которого расплывалось алое пятно, похожее на цветок, оброненный кем-то на белую ткань комбинезона.

— Покой тебе, брат мой… — прошептала я, сжимая в ладони его медальон, когда печальное видение растаяло передо мной. Теперь я знала всё. И мне пора было возвращаться назад…

Глава 29. Ошибка Фарги

Я устала, устала настолько, что мне даже не хотелось восстанавливать израсходованную в трансе энергию. Это путешествие в своё давнее прошлое и в прошлое Фарги обошлось мне дорого, но теперь это не имело значения. Я была подавлена. Для меня он умер только что. Известие о его смерти потрясло меня, я узнала о том, что одного из хороших друзей я больше уже никогда не увижу. Он был отличном парнем, и к тому же всё-таки безумно нравился мне. Он был гениальным художником и интересным собеседником. Он был одним из тех, кто умеет в любой ситуации обеспечить тебе поддержку и надежную защиту с тыла. Он просто был одним «из наших». Это было грустно. Тогда…

Узнать о смерти друга, это совсем не то, что видеть, как он шаг за шагом идёт к ней, ощущать его боль, смятение и отчаяние. Знать, что сейчас он жив, а завтра… И ты ничего не можешь сделать, чтоб предотвратить это. Сам он уже к этому моменту становится частью тебя, ты знаешь его тайны, слышишь его мысли. Иногда кажется, что по твоим жилам течёт его кровь. И его боль — твоя боль. Его путь — твой путь. А потом он падает на траву, и на его груди расплывается кровавое пятно. Это он умер, а я живу. И мне почему-то стыдно за такой расклад. До сердечной боли.

Я кое-как сползла с дивана и поплелась к двери, держа в немеющих пальцах медальон, который он всю жизнь носил на своей груди.

Мне хотелось надеть его и дать какую-то громкую клятву, но я знала, что не вправе делать это. Я не могу мстить, да и кому? И я не могла бы вмешаться в его битву. У каждого своя дорога и своя судьба. Значит, прощай, друг… Я тебя никогда не забуду.

Я открыла дверь и остановилась на пороге. На нижних ступеньках лестницы сидел Кристоф, прислонившись спиной к стене. Заметив меня, он обернулся и молча взглянул мне в глаза.

— Я паршиво выгляжу? — спросила я.

— Это пройдёт, — ответил он, поднимаясь. — Что ты узнала?

— Достаточно, чтоб впасть в депрессию. Где наши?

— Валяются на диванах в тигрином зале, упражняясь в скулеже…

— Как я их понимаю… — пробормотала я. — Ты не в курсе, им не нужно драматическое меццо-сопрано?

— Судя по твоему настроению, тихий скулёж тебя не устроит.

— Выть хочется… — кивнула я.

Мы поднялись из подвала наверх и направились в тигриный зал. Лично меня его обстановка всегда располагала к тому, чтоб покататься по бархатным полосатым диванам с тихим рычанием, причём почему-то обязательно со сладострастным, непременно в шёлковом белье с кружевами. Тогда, несколько лет назад, это казалось мне не совсем уместным и нормальным. Какая же я была дура…

В этот час на диване валялся только Джерри. Брай сидел рядом с ним, а Джон устроился на подоконнике и смотрел на звёздное небо. Оказывается уже опять ночь.

Когда мы вошли, они разом обернулись в нашу сторону. Джерри открыл было рот, но тут же закрыл его. Джон нахмурился, а у Брая на лице появилось какое-то мрачное подозрение. Я села возле самых дверей и бросила медальон на центральный круглый диван, который оставался незанятым.

— Если вы не против, Кристоф отнесёт его вниз, туда же, где находится оружие Фарги.

— Нет, мы не против, — произнёс Брай.

Джерри сел и задумчиво взглянул на меня.

— Что ты узнала? У тебя такой вид, словно ты побывала в Стране мёртвых.

— Нет, там я не была… — я хотела продолжить, но слова застревали в горле. Я замолчала.

— Кто его убил? — спросил Джон.

— Он сам… — пробормотала я. — Это было ритуальное самоубийство.

— Ты что, с ума сошла? — воскликнул Джерри. На их лицах отразилось разочарование. Конечно, проще для них решить, что я сдвинулась из-за своих спиритуальных упражнений, чем принять такой ответ.

— Там не было оружия, — спокойно напомнил мне Джон.

— Было. Световой клинок. Вроде моего… Наверно, они основаны на схожих принципах.

Я засунула руку в карман и поморщилась. Конечно, мой лёгкий комбинезончик не для таких тяжестей.

— Вот он, — проговорил Кристоф и подал мне Налорант. — Не стоит оставлять такую вещь без присмотра, верно?

Я сдвинула выключатель и выпустила клинок. Белый плотный луч был не так похож на тонкое прозрачное оружие со звездой на острие, но теперь я была уверена, что мой ант той же природы. Я выпустила клинок дальше, он протянулся до потолка и легонько