Жрец открыл глаза и дал своим собратьям знак прекратить экзекуцию.

И едва человек на кресте сумел справиться с болью, он взглянул на киотита, вложив в свой взгляд такой заряд злобы, что последние сомнения отпали.

Подойдя к ковчегу, жрец воздел свои похожие на ветви мёртвого дерева руки и запел. К его голосу присоединились голоса остальных. Они пели гимн великому властителю Кусирата, который должен однажды вернуться в свой мир, наперекор проклятию, наложенному на него хрустальным рыцарем Голубой Кометы.

Пение длилось долго, и жертва, висевшая на кресте, всё чаще поглядывала на свои окровавленные руки. Нетерпение человека росло, и ни капли священного трепета не отражалось в его взгляде. Ему надоело, он жаждал действия.

Жрецы замолчали. Тишина снова воцарилась в зале. Жрец долго и пристально смотрел в чёрные, окружённые тенями глаза жертвенного агнца. Затем он начал ритуал. Пять заклинаний на неизвестном ему языке он произнёс, тщательно выговаривая каждый звук. И, наконец, из ковчега медленно зазмеился серый дымок. Он медленно поднимался вверх и как голодная змея струился в сторону своей жертвы. Человек молча следил за его движением, и когда тот приблизился к нему, невольно втянул живот так, что под кожей проступили обтянутые рёбра. На мгновение зажмурившись, он открыл глаза и снова взглянул на своего врага. Набрав в лёгкие побольше воздуха, он откинул голову и хрустальным голосом пропел первую фразу ключевого заклинания. Жрецы обратились в слух, пытаясь на всякий случай запомнить отсутствующую у них часть ритуала. Он опустил голову и тихо, нараспев произнёс несколько слов, после чего дымок медленно влился в него. Белый свет вспыхнул в его теле в районе солнечного сплетения. Его тело выгнулось от нестерпимой боли, вены вздулись от напряжения и из груди вырвался сдавленный стон. Белый огонь медленно заструился по нервам, заполняя сиянием всё его тело, каждый уголок. Серебристой сетью просвечивал он сквозь кожу и медленно угасал. Человек на кресте расслабился и обвис, как мёртвый. Жрецы с нетерпением ждали, боясь нарушить тишину.

Он медленно поднял голову и взглянул на них. Голубые огни плясали в его огромных глазах. Он чуть усмехнулся и вполголоса прошептал Слово Власти, закончившее ритуал и заключившее его врага в непроницаемый кокон звёздной энергии.

Мягким и нежным голосом Фарги произнёс небольшое заклинание, и Зуна вспыхнула голубым огнём за его спиной, скобы, звякнув, отскочили от креста и оставленные ими раны мгновенно затянулись. Распутав цепь на поясе, он скользнул вниз и легко приземлился на каменный пол, с торжествующей усмешкой глядя на Жрецов. Они ждали. Главный жрец попытался открыть рот, но Фарги остановил его повелительным жестом. Подойдя к стене, он поднял куртку и вспомнил об Эдди, жизнь и ненависть которого он использовал во имя своей победы. Это была не та куртка, что он брал у него. Та уже давно висела на нём, как на вешалке. Великая цель требует жертв, что значат несколько потерянных килограммов, если ты возложил на алтарь жизнь? Но куртку и брюки пришлось заказать новые, размера на два меньше. Завтра они уже будут не нужны. А пока…

Он надел куртку и с треском застегнул «молнию». Потом опустил руку в карман и достал из него широкий прозрачный браслет. Надев его на кисть, он пошевелил пальцами, проверяя, хорошо ли подошли контакты на внутренней стороне, и обернулся. Он не любил убивать, но иногда это было необходимо. Эти киотиты были не просто магами, они были жестокими убийцами, они хранили тайны дьявольских заклятий и тайком совершали в своем Храме кровавые ритуалы. Они слышали ключевое заклинание. И они были далеко не так беспомощны, как могло показаться.

Фарги сжал руку в кулак, и тут же на тыльной стороне его ладони расцвёл хрустальный цветок. Длинные лепестки смертоносной ромашки удлинились и сомкнулись, образуя рифлёный диск, окружённый блистающими зубцами лезвий.

Главный жрец издал вопль ужаса и гнева. Он, должно быть, знал о боевом щите Сэнгра, которого здесь называли Хрустальным Рыцарем.

Пусть так. Фарги не любил убивать безоружных. Он лишь усмехнулся, увидев магические жезлы в руках киотитов. Первый же огненный луч, посланный в его сторону, он отразил щитом с такой точностью, что тот, вернувшись, поразил жреца, пустившего его. Короткий взмах, и другой киотит рухнул на пол, разрубленный пополам. Кровь его зашипела на зубцах, и щит сверкающим диском пробил мерцающую защиту третьего.

С лёгкостью и изяществом смерча Фарги закружил по каменному мешку, ускользая от молний, огненных стрел и обжигающих брызг кипящего камня. Отшвыривая с пути тёмных тварей, которых выпустили на него киотиты, он продолжал собирать свою кровавую жатву. Смертный, даже если он маг, не может устоять перед оружием, выкованным звёздным светом для уничтожения демонов Тьмы. Жрецы падали один за другим, пытаясь защититься и напасть. Самого главного из них он настиг уже в соседнем зале возле одной из колонн. Он замер на несколько мгновений, позволяя киотиту произнести до конца заклятие смерти, и почувствовал на коже ледяное дыхание, которое умчалось прочь, не причинив ему вреда. После этого он последний раз взмахнул щитом и разжал пальцы. Щит тут же исчез, превратившись в странное украшение, а кровь киотитских жрецов дождём упала на каменный пол.

— Последнее лекарство — огонь, последняя хитрость — меч, — произнёс Фарги, глядя на поверженного врага. Потом замер, прислушиваясь к себе. Кусирата бился, стонал, рычал и пытался разбить своё узилище, но оно было крепко. Тысячи и тысячи лет оно было местом заточения хитрого и злобного Лесукла, шестипалого демона. Каких только уловок не испробовал он, чтоб вырваться на волю и растерзать своего тюремщика, но на деле лишь учил его искусству удерживать Зло в узде.

Фарги усмехнулся. Давно уже нет бедного Лесукла, но, к счастью, есть вещи, которые не забываются, сколько б раз смерть ни ломала твоё тело, сколько б раз жизнь снова не распускалась в нём жемчужным лотосом. У Кусирата не было шансов. Он был побеждён…

Фарги вернулся домой, на виллу, в тихий, светлый дом, который он создавал годами, как фрески на монастырских стенах. Там никого не было. Его друзья являлись сюда без приглашения, но сегодня они были слишком заняты. Он и сам не знал, хотел бы он, чтоб они были этой ночью с ним или нет. С одной стороны, проститься с теми, кто стал так дорог тебе за эти годы, о ком ты уже привык думать, как о части себя… Он усмехнулся, представив последний свой пир в кругу друзей