хвост напоминал озеро, изгибающийся полукругом там, где стачивал скалу и проваливался внутрь, под землю, к бурлящим ключам. Скованная вечной осенью, как и вся природа в Самайнтауне, Немая река никогда не замерзала. Франц тем не менее при взгляде на нее все равно каждый раз вспоминал, как сестры водили его зимой на застывшей ручей, где местная детвора разбивала импровизированный каток. С тех пор он никогда больше не катался на коньках, но, может быть…

Призрачный базар. Мгновения до того, как все пойдет наперекосяк. Белокурая женщина в красном платье, ступающая по воде, как по тонкому льду, но даже не дотрагивающаяся до нее, не распускающая после себя круги, не оставляющая рябь и след. Она парила, будто та мебель в Лавандовом Доме, тоже ведомая какой‐то древней силой, недоступной для понимания и оттого сокровенной.

Интересно, есть ли эта сила во Франце?

– Что ты собираешься делать? – спросила Лора недоверчиво и, когда он шагнул к кромке реки, крепко схватилась за его плечи, будто уже знала ответ на свой вопрос.

Франц смотрел на воду, примерился к ее кромке, лижущей носки его кроссовок, и прижал Лору к себе теснее. Обычно он пресекал любые мысли и фантазии о ней, заставлял себя кривиться, морщить нос и возвращаться к боли, к смерти, боясь случайно отвлечься от нее и позабыть, что он живет не ради кого‐то, а ради того, чтобы перестать жить вовсе. Сейчас же, однако, Франц, наоборот, на Лоре сосредоточился и вдруг ощутил невесомость, порожденную их контрастом. Ее живое тепло и его мертвый холод. Ее раскрасневшиеся от ветра щеки и его бледные скулы. Ее чешуя и его клыки. Во Франце действительно почти не оставалось крови, но зато в нем был воздух – он вдохнул его глубоко-глубоко, смешанный с запахом Лоры, и уцепился за трепет, который чувствовал от этого. Где‐то там, чувствовал Франц, и сокрыта та загадочная сила, что не позволяет ему умереть. Позволит ли она ему летать?

– Франц, не смей!

«Не падать, не падать, не падать!»

Не давая себе шанса передумать, он резко шагнул вперед и ступил на поверхность мутно-шафрановой воды, в которой на протяжении долгих лет отражаются лишь красно-желтые деревья и пасмурное небо. Немая река напоминала холст с засохшими красками на нем, и Франц заскользил по ней, как кисть, рисуя нечто новое. Лора пронзительно взвизгнула, так по-девичьи, что, не будь Франц сосредоточен на том, чтобы держать ее и держаться самому, точно бы рассмеялся. Что‐то – может, еще не уничтоженные крупицы воли? – образовывало невидимую прослойку между рекой и его ногами. Воздух словно затвердел и чуть-чуть пружинил, как плотно набитая подушка. Франц шел по нему ровно точно так же, как по земле, только поступь его была бесшумной и казалась в разы мягче. Он и впрямь летел.

– Испугалась? – наконец‐то заговорил Франц, когда они очутились посреди Немой реки, но так и не провалились в воду. Та струилась под ними, напоминая гладкое зеркало, и Лора свесилась вниз, не веря глазам. Франц, откровенно говоря, не верил тоже.

– Как ты… Как это… Что…

– Сам не знаю. Если честно, я не думал, что у меня и впрямь получится.

– Так ты никогда раньше так не делал?!

– Нет, но я видел, как это делает другой вампир. Захотелось проверить, могу ли я так же. Знаешь, я ведь никогда прежде не задумывался, на что способен… Типа, ну вампир я и вампир. А это ведь не только кровь и вечная жизнь, верно? Наверное, я еще что‐нибудь могу. Наверное, даже что‐то полезное…

Лора молчала, но смотрела на него как‐то странно. Он лишний раз удивился, какие голубые, почти лазурные у нее глаза, и какими большими они могут стать, когда он все‐таки находит способ удивить ее. Речная гладь отражала их обоих, парящих вместе над рекой, будто и вправду на коньках. Посмеиваясь, Франц заскользил вперед, прокатился по воздуху и так, и эдак. Достиг скалы, затем обратно, от одного берега к другому, и опять. Он даже немного покружился на одном месте и слегка присел, подражая фигуристам, отчего свешенные пятки Лоры почти чиркнули по воде. Она впервые так смеялась. Листья, сыплясь с верхушек рябин, дразнили реку, стелились по воде и путались в их волосах. Франц не заметил, но в какой‐то момент ему вдруг расхотелось веселиться – и захотелось кое-чего другого.

– Франц? – позвала недоуменно Лора, когда он наконец остановился посреди реки. – Франц…

Он немного подустал, дыхание сбилось. Концентрироваться одновременно и на Лоре, и на том, чтобы не провалиться в воду, оказалось сложно, особенно когда он до конца не понимал, что именно из этого работает, а одно постоянно перетягивало на себя внимание с другого. Когда же Лора запрокинула голову к его лицу, и солнечный луч, пробившийся через рябиновую листву, упал на ее плотно сомкнутые губы, внимание Франца рассеялось окончательно.

Интересно, могли бы они кататься так до самого заката?

Интересно, удалось ли ему забрать ее страх?

Интересно, ответила бы она, поцелуй он ее сейчас?

Немая река почти лизнула подошву его ботинок, будто разволновалась вместе с ним. Франц незаметно наклонил голову на бок и ниже, будто уворачивался от плывущих по воздуху сухих листьев, и желание узнать, какая Лора на вкус, возобладало над здравым смыслом. Быть может, в нем говорил голод – недаром питье крови часто заканчивалось сексом, но в тот момент Франц не думал о крови. Он думал только о губах.

Они разомкнулись в нескольких дюймах от губ его.

– Я хочу домой.

– Что?

Гнев в ее голосе хлестнул его, как оплеуха. Лора все так же смотрела ему в глаза, но уже иначе. Что‐то злое, что‐то напуганное, как тогда в Лавандовом доме, таилось в них, что тут же стерло с ее лица румянец, с его лица – улыбку, а с их танца на реке – всю красоту. Франц тряхнул головой, собираясь с мыслями, и вопросительно нахмурился, когда Лора повторила жестче, по слогам:

– Я. Хочу. Домой. Отнеси меня домой, Франц. Что непонятного?

– Я сделал что‐то не так?

– Нет. Просто… Хватит, ладно? Мне надоели ты и эти глупые детские игры. Пошли обратно.

В этот раз он ее послушался. Скользнул к берегу и ступил на твердую землю, больше не глядя никуда, кроме как на слабо вытоптанную тропу, которой они сюда пришли. Со дна ущелья, существовавшего между ними, через которое, как Франц думал, он почти построил мост, снова взывали чудища. Всю дорогу до Крепости он чувствовал зуд под кожей – снова это ощущение, будто ему лгут, хоть и не словами. Лора молчала, и Франц тоже молчал, но не потому, что сдался и правда решил оставить ее в покое.