Он собирался продолжить то, что начал; собирался выскрести ногтями чувство, давно забытое, похожее на желание жить, чтобы понять, что же это все‐таки такое и к чему оно может привести…

Но затем Франц посадил Лору в коляску на краю участка за их домом, вкатил ее в Крепость и нашел там, на пороге, случайно придавленный ее колесом черный конверт. В тот момент, когда Лора, фыркнув, отдала письмо, потому что на обратной стороне значилось его имя, все хорошее, что могло у них быть, закончилось.

Ибо внутри лежала записка, выведенная безукоризненно ровным, витиеватым почерком:

В семь часов вечера. Самайн. Причал. Ты получишь то, что хочешь, милый мальчик.

К.

Франц вновь забыл о Лоре и вспомнил о смерти. Наконец‐то она ответила ему на зов.

Акт 3

Великая Жатва начинается!

11

Вампир, русалка, фея

Сказка старая: охотник Херн Лесничим был в виндзорском лесу, Всю зиму напролет в часы полночи Обходит дуб в своих рогах огромных. Деревья губит он, хватает скот, Кровь из коров доит и цепь качает Ужасным, отвратительным манером [26].

Уильям Шекспир «Виндзорские насмешницы»

Год – это всего лишь колесо. Оно не может перестать вращаться.

Даже в Самайнтауне над ним ничто было не властно. Да, пускай деревья оставались обречены на вечный полусон, а город – прозябать в крови и золоте их листьев, которые сразу вырастали жухлыми, Лора все равно каждое утро неизбежно переворачивала календарь. Когда на следующей его странице вдруг показалась надпись «31 октября», Лора даже не поверила сначала. Казалось, с исчезновением Джека Колесо, разогнавшись, неслось вперед так быстро, что давило всех на своем пути. Раньше под аромат его сырного супа с кухни, зеленый чай и болтовню о новых мельхиоровых ложках, подаренных ему за очередную помощь по хозяйству, дни тянулись сладко и долго, точно мед. Без него же, оказывается, они таяли в руках, как снег, который Лора не видела уже четыре года. Зарывшаяся в чертежах, бумагах, домыслах, пытающаяся упорно разгадать, что же они все упускают и как же именно Ламмас намеревается «вернуть на место Колесо», Лора не прожила, а буквально проморгала полторы недели.

Тридцать первого октября она, как обычно, проснулась в своей постели, потянулась и зевнула, а затем вдруг обнаружила на одеяле проклятый голубой костюм. Поддев его мизинцем, Лора со стоном отодвинула его от себя, хотя в глубине души уже знала: раз он очутился здесь – видимо, Титания принесла, то ей не отвертеться.

День города ведь уже сегодня вечером, а на этот праздник не принято приходить, не приодевшись, даже если вместо того, чтобы веселиться, ты собираешься драться со всемирным злом.

Вот только где были ее глаза, когда она покупала это?

Лора снова посмотрела на костюм и брезгливо сморщилась. Другого, впрочем, как и выбора, у нее не было. В конце концов, их план давно и предельно ясен – они должны потакать всем прихотям Ламмаса и не возникать, даже если в голову ему взбрело собрать всех жителей на площади в том самом месте, где треть из них полегла от страшной цветочной лихорадки всего полмесяца назад. Судя по тому, что Лора увидела из окна кухни, когда, решив сначала позавтракать, спустилась за миской хлопьев с молоком, они были не одиноки в своем решении не перечить этому психопату, узурпировавшему город: с самого утра Самайнтаун заполонили ряженые. По дорогам катились тележки, нагруженные спелыми круглыми тыквами с беззубыми ртами и треугольными глазами, прямо как та, что сейчас безжизненно лежала на подушке в комнате Джека, а дети с разукрашенными лицами по давней городской традиции выпрашивали у прохожих сладости в обмен на поделки из папье-маше, которые их научили мастерить в школе. Пока Лора хрустела шоколадными хлопьями, она насчитала пять зомби, двух оборотней в искусственных шубах с резиновыми когтями, целых семь Франкенштейнов, три мумии и даже одну банку с арахисовой пастой (вот это у человека фантазия!). Словом, жители Самайнтауна изощрялись как могли.

«В чем смысл наряжаться нечистью, когда ты уже нечисть?» – спросила Лора у Джека однажды, кажется, когда встречала свой первый День города несколько лет назад и точно так же тридцать первого октября выглядывала на улицу, только еще при этом постоянно крутила пальцем у виска.

«Ну, нечисти ведь тоже надоедает быть нечистью, – ответил Джек, промолчав перед этим целую минуту (видимо, прежде его никто о таком не спрашивал). – Иногда хочется побыть человеком или, скажем, нечистью позлее. Или, наоборот, покрасивее… На самом деле День города придумала Роза, объединив традиции Самайна с каким‐то там, э-э, Хэляуном, который праздновали тридцать первого октября в ее родном краю. Считай, это просто дань тому разнообразию, благодаря которому появился наш город. В Самайнтауне ведь кто угодно может быть кем угодно, помнишь? День города просто не дает нам забыть об этом. А ты, кстати, случайно не хочешь нарядиться летучей мышкой? Я тут на днях такой милый костюм в магазине видел, как раз твоего размера…»

Конечно, Лора не стала наряжаться летучей мышью. Вместо этого она заехала на первую попавшуюся распродажу во дворе жилого дома и купила там уже распакованный кем‐то ношенный костюм, который, по ее мнению, все равно выглядел лучше, чем то, что предлагал Джек, бегающий за ней с каталогом и магазинными брошюрками. Традиции он чтил свято, и потому Лоре тоже пришлось. Она решила, что это будет ее первый и единственный костюм, который она никогда не поменяет, ибо никогда не изменится сама. И хотя Титания всего лишь постирала его с лавандовым ополаскивателем и погладила – ткань была еще теплой от утюга, в этом году он будто сидел на Лоре совсем иначе. Или просто иначе ощущался. Как‐то по-старому, не так, как Лора хотела бы ощущать себя теперь, когда наконец‐то признала свои ошибки и пыталась их исправить. Платье сковывало ее по рукам и ногам, хотя вычурно блестящая многослойная юбка с верхним слоем из тафты оставалась все такой же воздушной, а вышитый жемчугом корсет – все таким же большим из-за отсутствия у Лоры груди. Крылья из проволоки и такого же блестящего полиэстера с разноцветными пятнами, как у бабочки, по-прежнему царапали спинку ее кресла, и Лоре оставалось только нахлобучить на голову дешевую пластмассовую диадему сверху, чтобы снова стать феей, которой она наряжалась из года в год, но которой – как и самой собой – вовсе не хотела быть.

Все‐таки летучая мышь пошла бы ей намного больше. А еще лучше крыса.

– Лора! Лора! Лора!

Лора поняла, что это будет Франц, еще до того как он начал истерично звать ее по имени, – по топоту ног и грохоту мебели, которую он всегда сбивал по