Вполне закономерно, что все это только разжигало интерес Ллойд-Джорджа к Красину. Но особо его занимал вопрос эволюции взглядов Красина на сотрудничество с большевиками. Как произошло, что от ярого неприятия октябрьского переворота 1917 г. тот перешел к полному и лояльному взаимодействию с теми, кого еще вчера всячески проклинал, ведь Красин по их воле потерял огромное состояние, нажитое им в России. А такое не забывается.

Вновь и вновь Ллойд-Джордж перечитывал перевод письма Красина жене, датированного 11 июля 1917 г., которое британская разведка получила от шведских спецслужб, перехвативших это послание. «Ну, большевики-таки заварили кашу, или, вернее, пожалуй, заварили не столько они, сколько агенты германского штаба и, может быть, кое-кто из черной сотни, — не стеснялся в определениях Красин. — Большей организационной беспомощности и убожества, отсутствия намека на какую-либо осознанную и поставленную цель трудно себе представить. При малейшем руководстве в первые два дня, когда вся многоголовая „власть“ была тоже в состоянии полной растерянности, можно было сделать что угодно, но болтуны остались болтунами, и, когда вместо вынесения резолюции или писания громовых статей потребовалось проведение лозунга в жизнь, грозные вожди и руководители всемирного пролетариата оказались попросту в нетях и не сделали даже попытки извлечь из разыгравшихся событий и пролитой уже нелепым и бесцельным образом крови хоть что-либо для осуществления своих тактических программ… Совпадение всей этой истории с наступлением немцев на фронте слишком уж явное, чтобы могло оставаться сомнение, кто настоящий виновник и организатор мятежа»[1216].

Что ж, вряд ли бы Красин столь откровенно высказывался о роли немецкого Генерального штаба в событиях 1917 г., будь он сам связан с Людендорфом. Эту версию можно пока перевести на второй план, пометив для себя как «сомнительную». В октябре 1917 г. Леонид Борисович побывал в Стокгольме, и местные спецслужбы не отметили в его настроении особых перемен. А что же тогда подвигло Красина вернуться под знамена столь ненавистного ему недавно большевизма?

Ллойд-Джордж отлично помнил, как именно тем летом 1918 г., когда Красин встречался с Людендорфом, ему доставили секретный доклад первого лорда Адмиралтейства Э. Геддеса[1217], который в июне побывал на Кольском полуострове, в Мурманске и Печенге. Он и сегодня отлично помнил тот абзац, который произвел на него огромное впечатление. «Нет никакого правительства; нет никакой организации; нет никакой власти. Центральное Правительство в Москве издает приказы, но никто не исполняет их, если не хочет», — писал Геддес.

Не доверять Геддесу Ллойд-Джордж не мог. Иначе кому бы еще он мог верить? Наверное, не было в его близком окружением второго такого человека, на чье суждение он мог бы положиться. Ллойд-Джордж убедился в этом в Министерстве боеприпасов, где тот отвечал за организацию транспортировок. Геддес обладал бульдожьей хваткой и нюхом ищейки во всем, что касалось бизнеса. Он не имел себе равных в организаторском таланте. Именно в силу этого в 1917 г. Ллойд-Джордж сделал Геддеса первым лордом Адмиралтейства с задачей сократить потери британского торгового флота от действий германских подводных лодок. А далее совершил попросту немыслимое ранее в Британской империи, что и по сей день возбуждает у многих военных острое чувство личной неприязни к нему. Он добился присвоения Геддесу звания вице-адмирала! Этот абсолютно штатский стручок, пусть и аристократ по происхождению, получил адмиральские эполеты. Но Ллойд-Джорджу было плевать. Адмирал, и все!

Именно по этой причине Ллойд-Джордж столь серьезно воспринял заключение своего протеже. «Я уверен в том, что увиденное типично и для других частей России, находящихся под властью правительства Ленина и Троцкого»[1218], — писал Э. Геддес. И главное: «Россия — это больше не государство, а территория, где не существует исконной политической власти»[1219].

Ллойд-Джордж понял: время действовать. В его голове тут же созрел план. Но он не мог так рисковать и брать это решение полностью на себя, поэтому поддержал план «большого друга России» адмирала Кэмпа — немедленно оккупировать Архангельск.

Первый лорд Адмиралтейства не сомневался ни минуты — рубить «без колебаний». Именно с предложением немедленно начать интервенцию и выступил Геддес на шестой конференции межсоюзнического Высшего военного комитета в Версале[1220]. Ллойд-Джордж тут же предложил документ, поддерживающий военную интервенцию союзников в России[1221].

Геддес был уверен: для разгрома большевиков на Русском Севере достаточно высадить десант в 8 тыс. чел. 3 тысячи будут двигаться по железной дороге от Мурманска в сторону Петрограда, а 5 тысяч — займут Архангельск и Вологду. Ну, а потом убивать большевиков уже руками самих туземцев — создать армию в 100 тыс. чел. из аборигенов[1222].

И вот теперь Ллойд-Джордж понял, как они все ошибались: и он сам, и Геддес, и еще сотни политиков, адмиралов, генералов. В итоге он вынужден пожимать руку одному из тех, кто нашел, как противостоять интервентам, кто пошел на неординарный шаг, оперевшись на помощь вчерашнего врага, равно как и Россия, униженного Западом, — на Германию.

Подобное стало возможным, убедился теперь Ллойд-Джордж, во многом благодаря именно Красину, при активном участии которого уже 27 августа 1918 г. были подписаны Русско-Германский добавочный договор и тайное финансовое соглашение о «вознаграждении потерпевших от русских мероприятий германцев» на сумму в 6 млрд марок, в том числе 1,5 млрд марок предстояло выплатить золотом: 245 564 килограмма чистого золота[1223]. Причем это уже с учетом ценности конфискованных немцами русских запасов. Особо оговаривалась гарантированность выдачи банковских депозитов их владельцам и свобода вывоза из страны без пошлин и налогов. Я не буду вдаваться во все детали этого грабительского документа, отмечу только, что уже до конца 1918 г. России надлежало выплатить немцам 863,6 млн руб.[1224] Конечно, это не 5 млрд золотых франков контрибуции, которые содрала Германия с Франции в 1871 г., но для истерзанной войной России это означало тяжелое бремя. Как поневоле признал Чичерин[1225], это был «выкуп германскому капитализму»[1226].

В таких условиях любая поставка товаров в Россию имела огромное значение. «Пароход с углем, мною законтрактованный, уже выгружается, и в близком будущем предвидятся еще пароходы. Возможно, что мы спасем Питер от замерзания»[1227], — писал в те дни Красин своей жене. Но оставим этот вопрос биографам Красина и вернемся к переговорам в Лондоне.

Необходимо честно сказать, что верхушка большевиков тогда с готовностью подписала бы любые обязательства, лишь бы удержать власть. А это при тотальном товарном голоде становилось все труднее. Как вспоминал Лазерсон, который в качестве уполномоченного НКФ вместе с первым советским консулом в Берлине В. Р. Менжинским вел в октябре 1918 г. переговоры с вице-президентом Рейхсбанка фон Глазенаппом[1228] по поводу кредита в 1 млрд марок, Вячеслав