Она думала, что известие о ее неверности уничтожит Энтони, но этого не произошло. Однажды он тихо подошел к ней и предложил оставить его. К тому времени он уже понял, что Тео не его сын, и сказал, что хочет, чтобы Элеонор еще раз попытала счастья. Он устал быть обузой, устал причинять горе самым любимым людям.

Но разве она пошла бы на это? Разве уехала бы с Беном и Тео, чтобы начать жизнь заново? Нет, она бы никогда не оставила девочек и не смогла бы увезти их от Энтони. Кроме того, Элеонор любила мужа. Всегда любила. Так получилось, что она любила обоих, Энтони и Бена, и души не чаяла в Тео. Однако жизнь – не сказка, нельзя получить все, что ты хочешь.

Как ни странно, после того, как Энтони узнал о романе Элеонор, ему немного полегчало. Он сказал, что его жизнь стала не такой идеальной, он тоже заплатил свою цену, сделал хотя бы шаг к искуплению.

– Искуплению за что? – спросила Элеонор, думая, что наконец он поговорит с ней откровенно.

– За все. За то, что выжил. Вернулся домой.

Элеонор, конечно, знала, что долгие годы его преследует мрачная тень, и потому, когда Тео уже был в безопасности и далеко от Лоэннета, спросила о Говарде. Вначале Энтони разозлился и очень сильно расстроился (Элеонор никогда еще его таким не видела), однако после долгих уговоров подтвердил то, что ей уже было известно. Он рассказал ей все: о Говарде и Софи, о малыше Луи, о той ночи в амбаре, об ужасной черте, которую чуть не пересек.

– Ты ведь этого не сделал, – сказала Элеонор, когда муж плакал на ее плече.

– Я хотел и жалел, что не сделал. До сих пор иногда жалею.

– Ты хотел спасти Говарда.

– Я должен был его спасти.

– Не такой ценой. Он любил Софи и малютку Луи. Считал себя его отцом, а родитель всегда готов пожертвовать собой ради ребенка.

– Наверняка был какой-нибудь другой выход.

– Не было. Я знаю тебя. Если бы выход существовал, ты бы его нашел.

Энтони посмотрел на нее, и в его глазах Элеонор углядела крошечную искру надежды. Она продолжила:

– Если бы ты поступил по-другому, расстреляли бы вас обоих. Говард был прав, он сразу все понял.

– Он пожертвовал собой ради меня.

– Ты пытался ему помочь. Ты очень сильно рисковал, но все равно попытался.

– Я не сумел. Подвел его.

Элеонор не знала, что на это ответить. Просто сидела рядом с мужем, пока он оплакивал потерянного друга, затем крепко сжала его руку и прошептала:

– Ты не подвел меня. Ты дал мне слово. Обещал вернуться домой и сказал, что тебя ничего не остановит.

Остался только один секрет, который Элеонор хранила от Энтони: правда о смерти Дафида Ллевелина. Энтони любил старика и не вынес бы, узнав, что сделала Констанс. Элеонор нашла в комнате матери пустой флакончик из-под снотворного и обо всем догадалась. Мать и не думала отрицать. «У меня не было другого выхода, – сказала она. – Моя единственная надежда на обновление».

После этого отношения Констанс и Элеонор, никогда не отличавшиеся теплотой, испортились окончательно. Не было и речи о том, чтобы взять старуху с собой в Лондон. Но и бросить ее одну Элеонор не могла. Она обыскала все, что можно, и нашла наконец дом престарелых «У мола». «Лучший дом престарелых во всей Англии. Посмотрите, какое прекрасное месторасположение, – сказала старшая медсестра, когда водила Элеонор по лечебнице. – Прямо на набережной. И во всех комнатах слышен шум прибоя».

– Замечательно, – сказала Элеонор, подписывая необходимые бумаги.

И это было правильно и справедливо. Безжалостный рокот океана до конца жизни – именно то, что заслужила Констанс.

* * *

Элеонор свернула на улицу, чуть не налетев на сурового полицейского на велосипеде. Ее взгляд перебегал с дома на дом, пока не остановился на бакалейном магазине. Сразу стало легче дышать, когда она увидела на двери бодрую надпись: «Открыто дольше, чем обычно!»

От сердца отлегло. Бомба сюда не попала.

Ладно, раз уж она здесь, то можно взглянуть на фасад магазина. Элеонор подошла так близко, что могла бы заглянуть в заклеенное крест-накрест окно. Бросила взгляд на название магазина, гордо написанное краской на стекле сверху, посмотрела внутрь и увидела аккуратно расставленные на полке консервные банки. Над магазинчиком было еще два этажа, на каждом окне висели красивые занавески. Хорошее место. Уютное. Наверняка хозяевам стоит немалых усилий, чтобы стекла и тент сияли чистотой, когда город постоянно бомбят.

Элеонор распахнула дверь, негромко звякнул колокольчик. Магазин был небольшой, но, учитывая трудности с продовольствием, предлагал на удивление хороший выбор товаров. Кто-то не пожалел сил, чтобы измученные войной покупатели могли найти что-нибудь интересное. Бен сказал, что его подруга, Фло, очень энергичная и пробивная: «Ничего не делает наполовину». Еще один довод в пользу незнакомой женщины, про которую Бен говорил, что она преданная, добрая и великодушная.

В магазине было тихо, пахло свежими чайными листьями и порошковым молоком. За прилавком никто не стоял, и Элеонор решила, что это знак. Она увидела то, что хотела, и теперь пора уходить.

Вдруг она заметила в задней части магазина приоткрытую дверь. Туда, где ее сын спит по ночам, ест, смеется и плачет, веселится и поет. Туда, где он живет.

Сердце отчаянно колотилось. Может, заглянуть? Элеонор посмотрела через плечо, увидела, как какая-то женщина катит по улице черную коляску. В магазине по-прежнему никого не было. Нужно только проскользнуть в щель, и все. Элеонор глубоко вдохнула, стараясь успокоиться, как вдруг сзади донесся шум. Она резко повернулась и увидела мальчугана, который вылез из-под прилавка.

Элеонор его сразу узнала.

Все это время он сидел на полу и теперь смотрел на нее широко распахнутыми глазами. Густые прямые волосы песочного цвета подстрижены «под горшок», вокруг пояса завязан белый фартук, слишком длинный для мальчика и потому подвернутый. Примерно девяти лет от роду. Нет, не примерно. Ему девять лет, поправила себя Элеонор. Девять лет и два месяца. Худощавый, но не тощий, и щеки у него круглые.

Мальчик открыто улыбнулся Элеонор, как будто знал, что этот мир – замечательное место.

– Извините, что заставил вас ждать, – сказал он. – Боюсь, молока сегодня нет, зато есть свежие яйца, прямо с фермы в Кенте.

У Элеонор закружилась голова.

– Яйца, – еле выговорила она. – То, что нужно.

– Одно или два?

– Два, пожалуйста.

Элеонор достала продовольственные карточки и, когда мальчик повернулся к корзине на полке за прилавком и начал по одному заворачивать яйца в старую газету, подошла поближе. Ей казалось, что сердце колотится в ребра. Если протянуть руку, то можно коснуться сына.

Элеонор решительно сложила руки вместе на прилавке и вдруг заметила книжку, потрепанную, с загнутыми страницами и без суперобложки. Когда Элеонор входила в магазин, книги на прилавке не было. Должно быть, мальчик захватил ее с собой оттуда, где прятался на полу.