Ему безразлична была судьба Старка, а переживания Федосьева казались наивными и неуместными. Романа интересовало совсем другое: как ему из Уфы связаться с руководством «Мазута» или даже самого «Шелля»?

Федосьев предложил Роману остановиться на ночлег у него в номере, рассчитанном на четырёх постояльцев; в номере была свободная койка. Роман согласился, и Федосьев снова заказал коньяк.

Из ресторана они выбрались только в полночь, Горецкий еле довёл совершенно пьяного Федосьева до койки. Утром Пётр Петрович должен был снова явиться на заседание суда, и каким образом он намеревался привести себя в порядок, Роман не знал. Да и бог с ним, с Федосьевым.

Роман проснулся уже днём. Он отлично выспался, и голова, к счастью, не болела. Нет, Петька — определённо алкоголик, нельзя больше поддаваться на его уговоры «махнуть по рюмке»… В гостинице царил какой-то переполох: в коридоре звучали встревоженные голоса, цокали подкованные сапоги военных, хлопали двери. Роман не придал этому значения.

Федосьев ворвался в номер как после драки — растрёпанный, с красным лицом хорошо опохмелившегося человека. В руке он держал бутылку.

— Горецкий, вставай! — потребовал он. — Продрыхнешь всё на свете!..

— А что случилось? — удивился Роман.

В окно светил белый ноябрьский день: бледно-голубое небо, перекрёсток с решёткой на телеграфном столбе, печные дымы над железными крышами. Уфа была большим губернским городом, просторным и несуетным, здесь даже трамвая пока не имелось. Широкие улицы, извозчики, деревянные особняки со старыми деревьями во дворах. С высокого берега Белой распахивался вид на бесконечную синюю даль уже заснеженных лесостепей. На маленькой речке Сутолоке чуть ли не в центре города бабы, как в деревне, полоскали бельё. Уфа бесследно поглотила и воинские части Директории, и толпы беженцев.

— Переворот!.. — широко улыбнулся Федосьев.

— В Москве? — сразу вскинулся Роман.

— В Омске! Директорию скинули! Власть взял адмирал Колчак!

Роман был слегка разочарован. Бессильные учредиловцы Директории, конечно, надоели своей говорильней, но лучше бы скинули коммунистов…

Пока Роман одевался и плескался возле комнатного умывальника, Федосьев раскупорил бутылку и нарезал колбасу.

— В ночь на восемнадцатое казаки арестовали всю верхушку, — оживлённо рассказывал он. — Вчера Совет министров утвердил Верховным правителем адмирала Колчака. Сегодня утром прислали по телеграфу обращение к народу. Обещают нормальную диктатуру до полной победы над красными, потом опять созовут Учредительное собрание. Выпьем давай, Ромка! Дождались, когда военная рука возьмётся, от сюртуков никакого толку не было!

— Я пить не буду, — отказался Роман. — Мне вчера хватило.

Федосьев не заметил его отказа.

— А известно, на кого этот Колчак опирается?

— На армию, на кого ещё-то? — Федосьев выпил один и закусил колбасой. — И на союзников. Он до сентября то в Американских Штатах был, то в Англии, то в Японии. При нём британская и французская миссии. Говорят, он даже живёт в поезде у какого-то британского полковника.

От слова «Британия» Роман встряхнулся.

— Суд сегодня отменили, — продолжал Федосьев. — А Михаил Иваныч мне много интересного сообщил… Оказывается, он Колчака знает ещё с юных лет, с Морского корпуса, когда оба они гардемаринами были. С тех пор и дружны, и служба много раз их вместе сводила. Колчак и со Старком знаком, уважает его. Мы с Михаил Иванычем решили вопрос о Юрии Карловиче довести до Колчака — пускай он разберётся.

— Телеграмму пошлёте? — спросил Роман.

— У него сейчас телеграмм — хоть печь топи! Сами поедем!

— Из Уфы в Омск? — не поверил Роман.

— А что? Поезда ходят! Михал Иваныч вестового послал на станцию нам купе забронировать. Дня через два-три в Сибирь прикатим!

Роман подошёл к окну, взволнованный планами Федосьева.

С Михаилом Ивановичем Смирновым у Романа никаких отношений не сложилось. Смирнов был вторым человеком во флотилии, а Роман Горецкий — одним из полусотни гражданских капитанов, пароходы которых флотилия Старка сопровождала от Казани. Ну и что? Романа поддержит Федосьев! Зато Смирнов получит доступ к Верховному правителю, а рядом с Верховным — британская миссия. Британцы — это флот, а флот — это «Шелль»!

— Слушай, Петя, возьмите меня с собой, — попросил Роман.

Федосьев хохотнул от удивления:

— Прости, Ромка, но ты-то нам зачем?

Роман уже наловчился придумывать планы, соображал легко и быстро.

— От лица гражданских капитанов я могу свидетельствовать, что адмирал Старк вывел от красных большое количество судов с беженцами. У Старка был приказ спасти беженцев, а не утопить флотилию красных. Я — живое доказательство, что Старк выполнил приказ.

— «Кологрив»-то свой ты того, профукал.

— Это случилось уже без Старка.

Федосьев прищурился с пьяной проницательностью:

— Признайся лучше, что тебе за каким-то дьяволом надо к Колчаку.

— Надо, — признался Роман. — Только не к нему, а в британскую миссию. Это по-прежнему связано с нефтепромыслом и компанией «Шелль».

— Так бы и сказал, чего крутить? — засмеялся Федосьев. — Возьмём тебя, нам не жалко. Собирай вещи, вечером уже курьерский до Челябы.

03

Лёд на Каме ещё не окреп, поэтому от затона они пошли берегом. Тропа бежала по гривам, огибая пологие впадины — заливные озёра поймы. Кое-где из снега торчали космы пожухлой травы. Позёмка поднимала белую пыль. Мутное небо неясно светилось. Издалека была видна прямая линия дамбы, устремлённая к железнодорожному мосту с ритмичными дугами пролётов. По дамбе время от времени с тихим гулом и перестуком катились длинные поезда, паровозы волокли за собой тёмные ленты дыма с тающими хвостами.

— Если бы я без вас был, — сказал Алёшка, — то зацепился бы за вагон, и уже через пять минут на Заимку приехал.

— Не приехал бы, — возразил Иван Диодорыч. — На мосту — караул. Тебя бы подстрелили, дурака, и валялся бы ты под насыпью.

— Я удивляюсь твоему безрассудству, Алёша! — добавила Катя.

Тропа вывела к дамбе. Алёшка, Иван Диодорыч и Катя вскарабкались наверх к будке охраны. Красноармеец в шинели потребовал документы.

— Да чёрт бы тебя побрал!.. — расстроился Иван Диодорыч.

— Разве не видно, что мы не террористы? — спросила Катя.

Алёшка полез в карман полушубка и вытащил мятую пачку махорки.

— Куришь? — подмигнул он красноармейцу.

Дощатая пешеходная дорожка тянулась вдоль шпал рельсовой колеи. В клёпаных фермах моста посвистывал ветер. Внизу гудела страшная высота, снежные вихри завивались вокруг могучих каменных устоев. Один раз пришлось сойти на маленький железный балкончик и переждать грохочущий мимо эшелон. Иван Диодорыч смотрел на распахнутый простор зимней реки; на этих бесконечных плоских пространствах, окоченело-сизых и безмолвных, гражданская война казалась бессмысленной и мелкой суетой.

От моста они опять двинулись по берегу мимо товарных дворов, складов и мастерских Заимки. Никакие производства сейчас не работали, людей не было. Алёшка шнырял то направо, то налево