ревнивую неприязнь. Алёшке казалось, что Михаил только корчит из себя умного и доброго, а сам и не хочет того, что имеет, ждёт чего-то другого, иного, лучшего. Алёшка сопротивлялся Великому князю и пытался соперничать с ним — благо Михаил для Катьки ни шиша не делал. А вот он, Алёшка, — делал! Например, подыскал дом!

Конечно, особенно стараться Алёшке не пришлось: эта дача находилась совсем рядом со съездом в затон и была, наверное, самой заметной в посёлке. Тесовый терем словно вскипал от резьбы наличников, на палисад свысока смотрела веранда с фигурными столбиками, над ней царственно вздымался тройной кокошник фронтона, покрытый цветущими кружевами. Обогревала дом голландская печь, и Катя с Михаилом заняли второй этаж. Разумеется, жить в уюте и тепле позвали Ивана Диодорыча, он потянул за собой Федю Панафидина, а Перчаткин незаметно переместился сам, без приглашения. В итоге на даче обосновалась вся зимующая команда буксира «Лёвшино».

Каждый день с утра все, кроме Кати, отправлялись в затон на пароход. Приводили в порядок и смазывали механизмы, счищали снег с палуб и крыши, обдирали облупившуюся краску со стен надстройки, пешнями обкалывали лёд на майне — проруби вокруг судна. Возвращаясь вечером, каждый нёс ведро воды, это был запас на предстоящий день. Катя кормила команду ужином: в декабре пермский Рупвод расщедрился на паёк для работников затона — выдал по два фунта пшена на человека, сушёную рыбу и грязную муку.

В доме Алёшка сердито наблюдал за князем Михаилом: как он говорит с Катей, как ухаживает, вообще как держится. Катька — красивая, и чего такого нашла она в этом князе? Скучный, почти лысый, и к тому же старый пень — ему недавно сорок лет треснуло… Налопался и сидит, платком усы вытирает. Лучше бы дров напилил… Хотя в бензиновых моторах он разбирается, это факт. Этого достоинства у него не отнять. Но Катьке-то на кой чёрт моторы?..

Алёшка вылучил момент, когда остался с Катей наедине, и сказал ей:

— А Роман Андреич тебя тоже любит.

Алёшка хотел намекнуть, что на Михаиле свет клином не сошёлся. Катя слегка покраснела. Она и не сомневалась, что Горецкий в неё влюблён. Сейчас, когда она каждый миг чутко вслушивалась в себя, ей казалось, что её должны любить все, ведь в ней совершается невозможное таинство.

— Ты ещё маленький, Алёша, и ничего не соображаешь, — ответила Катя. — Причина в том, что Роман Андреевич хорошо к тебе относится.

— Расспрашивал-то он про тебя, а не про меня.

Прежняя увлечённость Горецким для Кати была милым воспоминанием, однако оно приятно согрело душу. Катя поняла, что смущена, и рассердилась:

— Иди к Перчаткину, Алёшка! Никакой от тебя пользы, честное слово!

Алёшка утащился к Яшке, но обучаться мухлежу ему сейчас не хотелось. Обидно было, что Катька так цепляется за своего Михаила, хотя тот даже царём не стал. И почему это от него, от Алёшки, никакой пользы нет?..

— Яшка, подъём! — распорядился Алёшка. — Я дело придумал!

— Поздно же, Лексейка! — заныл Яшка. — Меня уже ангелы во сны влекут!..

— Давай не ври! Ангелов ещё каких-то приплёл!.. Суй ходули в валенки!

На следующий ужин у Кати были и масло, и молоко.

По гладким доскам потолка плясали красные отсветы огня, в открытой печке трещало, по стёклам хлестала крупка ночной пурги. Иван Диодорыч как командир сидел во главе стола, Катя как хозяйка — напротив командира, Михаил и Федя — по правую руку от Ивана Диодорыча, Алёшка и Яшка — по левую. Иван Диодорыч с удивлением покопался ложкой в тарелке с кашей:

— Откуда такое угощение, Катюшенька?

— Мы с Яшкой в Оборино у мужиков выменяли, — похвастался Алёшка.

— На что выменяли? — нахмурился Иван Диодорыч.

— На стоячие часы с боем.

Яшка быстро понял, что грянет гроза, и сжался, прячась за самовар.

Иван Диодорыч гневно швырнул ложку в тарелку:

— По дачам лазали, ворюги?! Выгоню обоих обратно в казарму!

— Да меня-то за что? — охнул из-за самовара Яшка. — Я же только лошадку с санками у сторожа попросил!.. Я же сам подневольный, как та лошадушка!..

— Жрать-то нечего, дядя Ваня! — обиженно выкрикнул Алёшка.

— А я говорил, что часы эти беду накличут! — едва не заплакал Яшка. — Шипят, как аспиды в аду, и бой такой страшенный, будто сам диавол голосом своим зычным силы преисподненские из пекла вызывает людей губить!..

— Катюше сейчас питание требуется, Иван Диодорович, — негромко сказал князь Михаил.

— Грех, конечно, — вздохнул Федя Панафидин, — но куда деваться?

— Да вы — банда хуже балтийцев! — вспылил Иван Диодорыч.

Катя слушала и улыбалась.

— Не сердись, дядя Ваня, — наконец мягко и уверенно вмешалась она. — Я велела им записку оставить, кто взял часы. Придёт срок — расплатимся.

Иван Диодорыч посмотрел на Катю через стол — и словно не узнал её. Та строгая девочка, которую он привёз в Пермь, и вправду превратилась в юную женщину, но не только обликом, а ещё и сутью, ведь женщины без всякой науки по природе своей мудры: они справедливо и мирно обустраивают жизнь даже там, где мужчина не найдёт никакого доброго способа.

— Вместо адреса я «Лёвшино» указала, — добавила Катя.

Квартиру на Разгуляе Иван Диодорыч бросил, не навещал; особняк Якутова заняли большевики, изгнав детей Дмитрия Платоновича; Михаил, Федя и Яшка и вовсе не имели никакого жилья. Домом им был их буксир. Эта очевидность общей судьбы обезоружила Ивана Диодорыча.

Где-то гремела гражданская война, сменялись правительства, наступали и отступали армии, а здесь на ледяном просторе Камы свободно свистела белая вьюга, толпой спали в затоне заметённые снегом пароходы, шумели сосны над дымящимися крышами посёлка, и окошки резной дачи в беспокойной тьме тихо светились тёплым огоньком керосиновой лампы. Катя чувствовала, что она счастлива. Отчаянно счастлива. Рядом с ней её мужчины: её избранник, её братишка и её названый отец, а ещё хороший мальчик Федя и смешной жулик Перчаткин. Но главное — то, что в ней самой. Катя замирала, думая о будущем. Это был и ужас, и блаженство, и какая-то сладкая гордость, что она — больше чем она, больше чем война; что, оказывается, нет ни времени, ни смерти, а есть бесконечное обновление. И дивное ощущение всемогущества ласкало Катю, не отпуская ни на миг, будто она всегда гладила котёнка.

Поздно вечером, перемыв посуду, Катя поднялась в мансарду. Михаил не спал, сидел на койке и о чём-то думал. Катя присела рядом.

— Устала, — виновато сказала она.

— Нам надо кое-что обсудить, Катюша. — Михаил бережно обнял её. — Иван Диодорович говорил, что Анна Бернардовна работает акушером, да?

— Не волнуйся за меня, —