на пополнение. Элли передала малыша Фенсу, а сама занялась Еленой. Малыш завопил.

– Не зря он родился на Йом-Теруа, – улыбнулся Фенсу, – в Праздник труб, день, когда звучит шофар! У малыша такой голос, что рог нам больше не понадобится. Думаю, его слышит сам Элохим на горе Синай, – продолжил он, высоко поднимая ребенка и показывая его всем собравшимся. – Не зная, он родился в день Сотворения мира! Его ждет великая судьба, он являет нам чудо сотворения! – закончил он, передавая ребенка матери. – Назови его Ариэль, Лев Господа, ибо голос его достоин такого имени!

Елена назвала сына Моисей. Раввина у них не было, поэтому на восьмой день Фенсу собственноручно совершил бритмилу, сделав мальчику обрезание с помощью ножа и ложки, причем аккуратно и быстро. Все были довольны, кроме самого Моисея, от могучих криков которого дрожали своды пещеры.

В честь рождения нового члена общины Фенсу объявил празднование в течение всего Йом-Кипура. Ночью Фенсу отправился в Мдину и вернулся с богатым угощением: жареной бараниной, пирогом из шести голубей, апельсинами и медовым апи на десерт. После ужина все рассказывали истории и танцевали, а также выпили немало сладкого вина – не дешевого розолина, который пьют простолюдины, с гордостью заметил Фенсу, а настоящего напитка королей – мускателя, привезенного из Прованса. Элли поворчала, сколько же Фенсу пришлось украсть, чтобы заплатить за такой пир, но даже она заулыбалась, когда Фенсу поднял чашу симхи и провозгласил тост в честь Моисея:

– Пусть тебя никогда не коснется война, страх или чума!

Для собравшихся в пещере война, страх и чума были привычным делом, поэтому благословение Фенсу восприняли с радостью, но им оно казалось таким же маловероятным, как и сегодняшнее пиршество.

Мария подошла к Елене, держа в руках небольшой кожаный мешочек. Елена боялась, что ее попытки избавиться от беременности могли повредить мальчику, и поэтому послала Марию к Лукреции, чтобы та изготовила для малыша защитный амулет. Лукреция содрала с них три скуди, огромные по тем временам деньги, из-за того что малыш был евреем, а у евреев нет души и защитить их с помощью амулета куда сложнее. Мария разозлилась на знахарку, но не хотела расстраивать Елену, поэтому сама доплатила старухе за работу. Опустившись на колени, Мария надела амулет малышу на шею и стала произносить заклинание, как и наказала Лукреция: «Защити его от сглаза…» Закончив, она повернулась к очагу и бросила туда лавровые листья.

Елена радостно улыбнулась. Получив благословение от Фенсу и амулет от Лукреции, она решила, что сделала для Моисея все, что могла.

– Он само совершенство, – сказала она, гладя малыша. – Совершенство и чистота.

Мария отошла в сторону и разрешила Якобусу взять ее за руку.

Терпения Якобусу Павино было не занимать.

Если не считать тех жутких дней, когда корсары забрали всю его семью, для него не было времени ужаснее, чем долгие дни, когда Мария по непонятным ему причинам плакала и страдала, а потом в Мекор-Хаким пришли жандармы и арестовали его самого, Елену и Фенсу.

Месяцами он наблюдал за Марией с расстояния, пытаясь не навлечь на себя ее гнев, что в те дни было сделать несложно. Все время оказывал ей маленькие знаки внимания: оставлял букеты полевых цветов у входа в ее нишу, не отдавал найденные яйца чибиса на продажу, а приносил ей. Долгое время Мария вроде бы всего этого не замечала, просто равнодушно благодарила и смотрела как будто бы сквозь него. Он мучился из-за того, что с ней случилось, мучился из-за того, что не знал, что именно произошло и как ей помочь.

Но время, как известно, лучший лекарь. Фенсу посоветовал ему проявить терпение, и, как всегда, оказался прав. Прошел почти год, и вот однажды вечером Якобус услышал смех. Вся пещера словно заискрилась: Мария снова смеялась!

Мария постепенно пришла в себя, но между ними долгое время ничего не менялось. Он жадно наблюдал за ней, но на расстоянии. Она казалась ему не просто самой удивительной женщиной на Мальте, а самой удивительной женщиной на свете. Ее таланты, которых он никогда не видел у других женщин, росли и проявлялись все ярче. Она лазила по скалам ловко, как коза, и плавала как рыба. Бегала быстрее, чем все обитатели пещеры, да еще и умела читать, а это уже настоящая магия! Ее красота заставляла его терять дар речи. Иногда, когда она уходила в город, Якобус жалел, что Мария не носит барнузу и другие мужчины видят ее. Но покрывала были не для нее, и хотя она сама не особенно интересовалась мужчинами, он знал, что они неизбежно начнут проявлять интерес к ней. Он уже отчаялся и решил, что его чувства к ней никогда не будут взаимны. Якобус никак не мог забыть сказанную когда-то фразу, которая так обидела его: «Ты напоминаешь мне моего брата Нико». В пещере отпраздновали Песах, Пурим, Хануку и снова Песах. Как-то раз вернувшись с охоты, Якобус столкнулся с ней на дороге. Мария возвращалась из Биргу и, к удивлению Якобуса, искренне обрадовалась, увидев его, широко улыбнулась и пошла рядом с ним. Стоял прекрасный летний вечер, тихий и приятно прохладный. Солнце уже опустилось низко, огромный красный диск плыл в дымке над морем и отбрасывал длинные тени на коричневые холмы. Чайки кувыркались между лениво плывущими по небу облаками, окрасившимися в разные оттенки розового и сиреневого. Они вместе шли по дорожке, и Якобус отчаянно пытался придумать, что бы такого сказать.

– Фенсу говорит, ты работаешь у рыцарей, – наконец сказал он.

– Да, – кивнула она. – Мы с отцом строим новый бастион в форте Сант-Мишель.

– Дело серьезное.

– Да не особенно. Так, ставим камни один на другой.

– Все равно они бы не взяли кого попало.

– Там, наверное, человек сто работает, – ответила Мария, и Якобус замолчал, не зная, о чем говорить дальше.

У него наконец появилась возможность, о которой он так давно мечтал, но, подавленный близостью Марии, чувствовал неловкость и косноязычие. Находиться рядом с девушкой оказалось куда сложнее, чем хотеть быть рядом с ней.

– А ты где был? – спросила она.

– Ловил птиц. На Гоцо.

– Дроздов?

– Козодоев.

– А как ты их ловишь?

– Вот этим, – ответил он, показывая ей палку и петлю.

Мария с интересом посмотрела на него, и он начал демонстрировать ей, как он это делает, притворяясь, что ловит птицу, а потом вдруг замер, внезапно поняв, что для женщины, работающей на строительстве бастиона у рыцарей, это все должно выглядеть глупо и смешно. Но она обезоружила его, внезапно рассмеявшись и сделав знак, чтобы он продолжал.

– Возьми меня как-нибудь с собой, – попросила она. – Хочу посмотреть, как ты ловишь настоящих птиц!

– Ты серьезно?

– Конечно! Я вообще ни разу не была на Гоцо!

Якобус прыгал и бегал вокруг нее, развлекал своими фокусами, и Мария смеялась всю дорогу. Они остановились посмотреть на закат, она продолжала расспрашивать его о ловле птиц.

В ту ночь ему было не заснуть от радостного возбуждения.

На следующий день он попросил у Фенсу лодку.

– Ты же и так все время берешь ее, – удивился Фенсу, – раньше почему-то не спрашивал.

– А теперь спрашиваю, – чуть не лопаясь от необходимости поделиться с кем-нибудь своей радостью, произнес Якобус, – потому что Мария попросила меня свозить ее на Гоцо!

– Вот как, – улыбнулся Фенсу. – Понятно. Бери, конечно! А что еще ты с собой возьмешь? – подумав, спросил он.

– С собой?

– Какую-нибудь подстилку. Что-нибудь поесть. Ты продумай заранее.

В следующее воскресенье, когда Марии не надо было на работу, они переплыли пролив и оказались на Гоцо. Якобус отвел ее на скалы, где ловил птиц еще мальчишкой, и расстелил одеяло. Мария привыкла сидеть на земле, но ему показалось, что идея ей понравилась. Он налил ей розолина, сладкого вина из краденого хрустального графина, который ему дал Фенсу, и накормил жареной куропаткой, которую поймал сам, а Элли приготовила. Затем нарезал яблоко, которое выменял на пойманного вяхиря.

– Мне кажется, сам великий магистр не ест так роскошно, – похвалила его Мария.

Потом он показал ей, как ловить птиц на скалах, спустился вниз, обвязавшись веревкой, и долго парил над водой. Каждый раз, когда Якобус поглядывал на Марию, она с жадностью смотрела вниз,