глубиной рва, плотностью раствора, обтесыванием камня. Его внимание к деталям всегда оставалось неизменным, шла речь об оберже Франции или о крепостном вале Сант-Эльмо. Он разбирался в строительстве и защитных сооружениях не хуже заправского инженера или каменщика. Тридцатью годами ранее на Родосе он на собственном горьком опыте узнал, что даже самые лучшие защитные сооружения на свете не могут остановить султана. Ла Валетту было известно, на что способна современная артиллерия, что может остановить пушечное ядро, а что – нет. Строить укрепления на Мальте – непростая задача. На острове не было почти никаких природных ресурсов, кроме камня. Большинство материалов приходилось завозить с материка. Не хватало даже пыли, которую использовали для поглощения ударной волны между каменными стенами, поэтому требовались постоянные улучшения конструкции, в чем ла Валетт часто превосходил собственных инженеров.

У Марии никогда не было особых оснований симпатизировать чужакам, но к ла Валетту она относилась с уважением. Они с Еленой продолжали поставлять сыр галерным рабам ордена, и, хотя она была простолюдинкой, великий магистр всегда обращался к ней вежливо и учтиво. В отличие от большинства мужчин, он не относился к женщинам с презрением – просто с безразличием. Его интересовало только выполнение поставленных задач. Если в его жилах и текла ледяная кровь, если он и правил железной рукой, то всегда был честен и прям с ней, чего нельзя было сказать о его помощниках. Если он обещал оплату, она всегда поступала в назначенный день. Если ей нужен был материал из другого места и он мог помочь ей, то всегда делал это. Он уважал людей со способностями и однажды сказал Марии такое, чего ей никогда не говорил ни один мужчина. Она предложила решение, как укрепить покосившуюся куртину, и сделала все на свое усмотрение, не дожидаясь одобрения инженера. Для этого не нужно было особых инженерных навыков, просто наметанный глаз, и она посчитала, что дело пустяковое. Инженер пришел в ярость и стал угрожать, что удержит с нее плату за другую работу. Великий магистр услышал их разговор и поставил инженера на место, при нем сказав Марии следующее:

– Если бы у меня была сотня мужчин, сделанных из того же теста, что и вы, синьорина Борг, умеющих так же думать и находить неожиданные решения, турки могли бы штурмовать этот остров хоть тысячу лет кряду, а мы бы и ухом не повели!

Отношения Марии и отца так и не стали близкими. Они говорили только о делах и никогда не ворошили прошлое. Лишь один раз он попытался начать вести себя как раньше, но быстро понял, что если девочку ему удавалось запугать, то женщину уже не удастся.

– Ты должна жить дома, – начал он, – а не в вонючей яме с ворами и…

Она вкатила ему такую пощечину, что у нее аж ладонь зазвенела. Его лицо покраснело от ярости, массивные руки сжались в кулаки. Она напряглась, готовясь к ответному удару, но его так и не последовало. Он тряхнул головой, и с его языка чуть было не сорвалось проклятие. В этот момент она поняла, что нужна ему больше, чем он ей, и он прекрасно это понимает.

Несмотря на всю свою жестокость и грубость, на самом деле Лука Борг был человеком бесхребетным.

А однажды он попытался вернуть свой авторитет, лишив ее денег. Лука никогда не предлагал Марии платить за все, что она делала. Ему казалось, что ей должно быть достаточно денег на еду. Он предложил ей вернуться домой, предложил крышу над головой и даже был готов – раз в год или что-нибудь вроде того – выдавать ей небольшое жалованье на новую одежду. Казалось бы, чего еще желать женщине? Поскольку подсчеты Мария вела сама, то сама начисляла себе жалованье. Когда они пересчитывали деньги, Мария упомянула об этом, и оскорбленный отец запретил ей так поступать впредь.

– Что ж, хорошо, отец, – твердо сказала она, закрывая учетную книгу и вставая. – Можешь платить столько, сколько захочешь, тому, кто меня заменит. Увидимся на Успение.

Он сдался без промедления и после этого даже не хотел знать, что записано в учетной книге, и позволял ей делать все, что угодно. Стопки серебряных карлино росли в их коробке для сбережений, и вскоре Лука перестал страдать из-за уязвленного самолюбия. У него таких сбережений никогда не было. Несмотря на победу, Мария никогда не брала себе много, но все равно это было гораздо больше, чем она зарабатывала на козах. Все деньги она откладывала лишь для одного: она заглядывала на все корабли, заходившие в гавань, и отдавала капитанам написанные от руки записки. В них предлагалась награда в сто серебряных тари любому, кто сообщит какую-нибудь информацию о местонахождении Николо Борга, который предположительно находился в плену где-то на Варварийском берегу. Все без исключения капитаны смеялись над ее тщетными поисками, но все без исключения брали у нее записки. Сто серебряных тари – огромная сумма, и у Марии пока была лишь малая толика от заявленного. Однако и этого хватило, чтобы у капитанов кораблей, бороздивших Средиземное море, появился интерес. Испанец что-нибудь расскажет венецианцу, а тот – французу, пути которого могут пересечься с турком или даже с берберийским корсаром, а тот мог знать о судьбе Нико. Если он в плену, то его можно выкупить. Главное – не терять надежды.

И все же Марию беспокоило, что, помогая отцу, она предает себя. Ей всегда казалось, что это все временно, но месяц превратился в два, два – в три, и так продолжалось уже несколько лет. Ее жизнь за это время сильно изменилась. Она говорила себе, что раньше занималась этим из жалости к Луке, а теперь делает это по собственной воле и действует в своих интересах. Ей нравилось то, чем она занимается, к тому же она была свободна и в любой момент могла покинуть отца и, уж если на то пошло, Мальту. Возможно, на самом деле она хотела именно этого – свободы выбора. Уехать всегда успею, думала Мария, но сейчас между ней и мечтой стояли еще два человека: беременная Елена и влюбленный Якобус.

Елена всегда принимала меры предосторожности. Когда они вдруг не сработали, первой ее мыслью было избавиться от беременности, которая мешала бы ей зарабатывать на жизнь. Она пошла к Лукреции, знахарке из Рабата, и та сварила ей зелье из змеиной кожи, струи бобра и голубиного помета. Зелье не сработало. Более сильная смесь с добавлением крови летучей мыши тоже оказалась бесполезной. Лукреция попробовала смесь мирры, перца, душистой смолы с тычинками мяты и хохлатки. Елена покрылась сыпью, а глаза пожелтели от разлития желчи, но ребенок внутри ее продолжал расти.

– Малыш смеется над нами, – в конце концов признала Лукреция, – надо рожать.

Елена была настроена решительно и приготовилась к более серьезным мерам. Лукреция договорилась с повитухой. В назначенный день Елена с Марией отправились в Мдину. Зная, что подвергает себя опасности, мертвенно-бледная Елена очень боялась и всю дорогу молчала. Они пробирались через толпу у ворот, когда подруга вдруг охнула и схватилась за Марию.

– Елена! Что такое? Что с тобой?

– Я… я не знаю, – прошептала Елена, положила руку на живот и снова замерла.

Мария взяла ее под локоть, отвела к краю дороги и спросила:

– Ты в порядке? У тебя пошла кровь?

– Да… нет… все в порядке. Просто… нет, мне не больно. Ничего плохого не произошло… просто… – Она посмотрела на Марию, и шок в ее взгляде постепенно сменился изумлением. – Он пошевелился, Мария.

– Хочешь передохнуть?

– Да. То есть нет.

Елена отдышалась, и девушки пошли дальше. Если до этого Елена шла целеустремленно, то сейчас замедлила шаг, словно сомневаясь, стоит ли туда идти.

– Пойдем домой, – вдруг повернулась она к Марии и улыбнулась. – Я оставлю ребенка.

Элли согласилась быть ее повитухой, и в ночь на седьмую новую луну, в канун Рош ха-Шана в пещере Мекор-Хаким родился мальчик. На макушке красовался хохолок ярко-рыжих волос, доставшихся ему от отца, рыцаря из Мюнхена, кожа была молочно-белой, как у матери, а кричал он оглушительно громко – прямо глас Господень.

Элли вымыла его, вытерла и завернула в плотное шерстяное одеяльце, чтобы защитить от холодного ночного воздуха. Обитатели пещеры собрались посмотреть