поодиночке. В руке ничего не было.

– Пустое место. Ни запаха, ни следа, – медленно повторил Председатель, не сводя с него глаз и поднёс пальцы к лицу.

– Они чисты были для всех и должны оставаться чистыми. Это принцип нашей деятельности. Вы – на местах должны это обеспечить. Я возлагаю по этому поводу большую ответственность на вас, Павел Сергеевич.

И Председатель подал ему свою руку с цепкими крепкими пальцами, пожатие которых он долго помнил.

Дом с привидениями

Лавр с Варькой едва поспевали за торопившейся парочкой. Те, словно сговорившиеся старые друзья, неслись стремительно по улицам, сворачивая в переулки, огибая многоэтажки и ныряя в подворотни старых, сохранившихся ещё с дореволюционных времён дворов и лачуг, перебегали дороги, не обращая особого внимания на движущийся транспорт и не задерживаясь по пустякам, по-видимому, дорожа временем. Несомненно, маршрут был им знаком, потому как они находили быстрые решения, выбираясь из встречавшихся на пути тупиков и дворовых заморочек, они следовали известным обоим направлением.

Преследователям приходилось туго.

Мало того, что они постоянно испытывали боязнь быть замеченными за каждым поворотом и зигзагами улиц, им грозила опасность отстать и потерять из виду Димыча и Ушастого, кроме этого и Лаврентий, и Варвара страдали от физических неудобств, причиняемых отсутствием обуви. Варька, впопыхах оказавшаяся в босоножках, постоянно попадала в бесконечные, словно специально разлитые только для неё лужи, тонула в жидкой дворовой грязи, отчего приходила в отчаяние сама и задерживала рвущегося вперёд Лаврентия; тот, хотя и не подавал вида, но давно уже крепился из последних сил, мучаясь в промокших насквозь домашних тапочках. На своё несчастье, он, вскоре вляпавшись в густую жижу очередного двора и кое-как выбравшись из неё на асфальт, с горечью обнаружил пропажу одной тапки, в сердцах запустил в ночь другую, оказавшись, таким образом, совсем босиком. Вид его был нелепым, плачевным, если не сказать жалким, но Лаврентий терпел, стиснув зубы.

Парочка же не испытывала никаких проблем и напастей, выпавших на долю доморощенных сыщиков, и целенаправленно продолжала спринтерское продвижение.

Первой не выдержала Варвара. Когда убегавшие задержались во дворе старого трёхэтажного мрачного дома с немногочисленными окнами, из которых, впрочем, ни одно не светилось, и остановились, тихо переговариваясь, у видавшего виды перекосившегося подъезда, она, истерзанная этим сумасшедшим пробегом, упала на подвернувшуюся деревянную скамейку, почти вросшую в землю, и затихла, сложив ручки на груди.

– Что? Совсем плохо? – склонился над ней Лаврентий, не спуская глаз с парочки, готовой в дюбой момент сорваться с места и исчезнуть.

– Умираю, – выдохнула Варька, – ног не чую.

– Стоят, советуются, – зло прошептал Лаврентий. – Чем их привлёк этот дом? Я и не был здесь никогда. Глухой район какой-то. Ни света, ни людей.

– Здесь кладбище недалеко, – так же шёпотом ответила Варька. – Я маму хоронила. Тут рядышком. На улицу за угол, а там через шоссе.

– Нашли пристанище.

– Я боюсь, Лавруш, – задрожала Варька. – Ты меня не бросай, пожалуйста. Я от страха умру.

– Глупая женщина! – только и мог выговорить Лавр, тоже без сил падая рядом, отчего скамейка, жалуясь, тяжело заскрипела и чудом не развалилась.

– Тише ты! – прижалась к нему Варька. – Сломаешь.

Лаврентий и сам, испугавшись шума, вскочил на ноги, уставился на будто кого-то поджидавшую парочку у подъезда.

– Им не до нас, – успокоил он Варьку, увидев, как Димыч и Ушастый направились всё же в подъезд. – Похоже, они добрались до места.

Варвару это не интересовало, она уже не обращала на него никакого внимания, разглядывая остатки босоножек.

– И это мои любимые! – Варька вытянула ноги, готовая зарыдать.

– Тихо! – прикрыл он её рот рукой.

– Кому мы нужны! – вырвалась она. – Им на нас наплевать! Заодно и на все твои дурацкие подозрения. Они, может быть, к своим девушкам спешили сюда. А ты, сам бездушный истукан, так и до других тебе дела нет. Что мы пёрлись сюда? Моя обувь!.. Что с ней стало?

– В полночь! Хороши любовнички! – Лавр ехидно улыбнулся через силу.

Его тоже мучили собственные босые ноги, но теперь к этим мучениям прибавились и угрызения совести, посеянные только что его подружкой; он всем своим бескорыстным сердцем верил в своего верного друга Димыча, но тот, соврав, посеял в его душе сомнения, которые заставили его выскочить из дома, а потом устроить эту гнусную слежку; теперь же от Варькиных стенаний и упрёков ему совсем стало тошно, он почувствовал себя не в своей тарелке, в роли паршивого соглядатая.

– Тебе никогда не понять! – в сердцах добивала его Варька. – Холодное сердце не способно на большие чувства.

– А я вот действительно пойду к ним сейчас и спрошу! – решительно рванулся Лавр к подъезду. – В конце концов, пусть Димыч мне прямо объяснит, что он здесь делает?

– Стой! – схватила его Варька.

– Отпусти! Я имею на это полное право! Друг он мне или кто?

– Подожди.

– Нечего мне ждать! Чего это он с Ушастым шашни завёл? Ему, конечно, известно, откуда тот. Что он тут с ним делает?

– Стой, тебе говорят! Подумай! – Варвара вскочила, заглянула ему в глаза. – Ты не боишься, что то же самое он может спросить у тебя? Как, например, ты здесь оказался?

Лаврентий обмяк.

– Нет уж, Лаврик, сиди пока. Успокойся.

– Оставь! – вывернулся он от неё. – Я погляжу всё-таки, куда это они направились. Улицу запомнить, номер дома, чтобы потом, если что, узнать.

– Зачем тебе, боже мой! – Варвара упала опять на лавочку. – Бедные мои босоножки!

Между тем, пока они переругивались, парочка исчезла в подъезде. Через минуту Лаврентий осторожно приблизился и заглянул внутрь. Темнота была кромешная, лишь где-то вверху мелькал лучик тусклого света. «Похоже, пользуются фонариком, – следил он, – поднимаются по лестничной клетке уже на самый последний этаж». Чтобы лучше рассмотреть движение светлого пятна, он сделал шаг в чёрную утробу подъезда. На него дохнуло гнилостным подвальным запахом. «Здесь, наверное, крысы! – сжался он от омерзения и противной тошноты. – Кладбищенские! Они и тут промышляют! Мало им там корма!» У него закружилась голова. Нет! Дальше он не ходок! К тому же громко, даже сердце оборвалось, заскрипели рассохшиеся деревянные ступеньки под его ногами. Он выскочил из подъезда, вдохнул свежего мокрого воздуха, как живительной спасительной влаги напился, оглядел двор. Варвара сжалась на скамейке в гордом одиночестве. Лаврентий, набрав воздуха побольше, сунулся опять в подъезд. Наверху, видимо, дошли до места, остановились, завозились у двери.

«Сейчас звонить будут или стучать», – дожидался Лаврентий с нетерпением, он почувствовал озноб, ноги задубели от холода.

На асфальте и даже по лужам идти было теплее, чем здесь, в мрачном чёрном подъезде,