слова, животное и голый объект, пока его не препарируют, как лягушку под стеклом увеличительным, ни разгладят, ни выпотрошат душу и снова оденут.

Я никогда не забуду, как старший следак, учитель мой первый, Денисов, ещё студентом водил меня в «белый лебедь». Как романтично звучит: «Белый лебедь»… Ведь придумал кто-то от великой тоски по свободной белой птице, летящей в тёплые края, назвать так мрачный страшный застенок, где большим счастьем считается одно – быстрее забыть, что ты человек и что есть необычайное чудо на земле – свобода! Иначе с тоски подохнешь.

Там быстро ломают таких свободных орлов, как Зубров. Такие девственники хрустят, словно бублики, на клыках истосковавшихся до злодейских забав блатных. Вот и зажевали бедного Зуброва. Не продержался он и дня. А когда взмолился и душой, и телом, та же братва научила, как выбраться; и первое условие – ничего не признавать и косить. Врать, что сможешь, пусть у следователя голова гудит, а косить под что попало: под несчастную жертву, под больного и немощного, под психа. Ну что я буду рассказывать, кому это интересно…

Я, когда ещё студентом был, выскочил из этого «лебедя», будь он проклят! Я надышаться воздухом не мог! Забыл, что рядом машины гудят, бензин, грязь на улицах и прочее… Слаще не было ничего! А ведь всё бесплатно… задаром и просто так… На, человек, дыши! Это я тогда, бедный студент, подумал.

И сейчас так думаю, в «лебеде» этом стараюсь не бывать. И ещё одно место обхожу, ну с этим мы с моим приятелем Шаламовым солидарны…

Поломав с полчаса таким образом свою многострадальную голову, я не стал опережать события и велел следователю Течулину этапировать убийцу Зуброва для душевного собеседования в прокурорский кабинет, где он каялся, клялся и божился до того, как туда попасть. А для встречи ему, чтобы вновь память не отшибло, привезти ко мне его неверную жену Настёну или по паспорту Анастасию свет Семёновну Зуброву, в девичестве Весёлкину. Вот фамилией родители наградили, совсем невпопад с этой историей!

Мелодия, не греющая душу

Она ждала его звонка. Ждала со злым нетерпением, с нервным, не отпускающим даже на миг возбуждением, как дожидаются большого скандала, драки или беспощадного побоища. Даже ей самой становилось страшно, как она его ненавидела!

Им надо встретиться. Один раз! Единственный! И последний. Окончательный! Чтобы расставить наконец все точки. Объясниться.

Объясниться и расстаться навсегда. Довольно! Помотал он ей нервы. Её терпению пришёл конец. Она ему всё выскажет! Она ему всё выдаст! Пусть знает!..

Она ждала звонка.

И он позвонил.

Она слушала его молча, стиснув зубы, чтобы не вспыхнуть, не закричать, не перебить, не выдать себя. Пальцы сцепились на трубке, белели, стыли.

Да, конечно, она согласна с ним…

Да, им следует встретиться, поговорить, объясниться.

В ресторане? А почему нет? Она согласна. Пусть будет встреча в ресторане.

Он ждёт её в восемь? Хороший час. Она будет в восемь. Успеет? А почему нет?

Она положила трубку. Голова пылала.

Что же он сказал?… В восемь? Это же сегодня! Что надеть? А-а-а, на всё наплевать! Пойдёт так, как есть! Зачем рядиться? Перед кем? Перед ним! Который её едва не опозорил. Всё к чертям! Как будет, так и будет!..

Она подняла глаза и отпрянула от зеркала, висевшего над телефонным столиком. На неё взирало взбешённое чудище с запавшими в чёрных подглазьях очами. Это она? И такой она перед ним предстанет? Чтобы он наслаждался её позором! Она – брошенная и страдающая! Ох, ох, ох! Многого он ждёт!

Нет! Не выйдет. Она должна его сразить. Чтобы он понял, кого потерял! Что разрушил!

Она оденется так, как тогда, в театре. Какой это был вечер!

Она была тогда в чёрном облегающем вечернем платье и с красной розой на груди. Бутоньерку шили специально. Похлопотала мать. Её знакомая имела свою портниху.

И сегодня она непременно наденет то платье. Чёрное с красной розой. Чёрное – это траур, красное – цвет любви. Да, траур. Что скрывать? Она не станет лукавить. Зачем? Самой себе? Она действительно его любила. А красное – любовь. И он сгубил их любовь. Пусть знает. Пусть помнит всю жизнь, что он сделал…

Она успокоилась где-то через час, когда, поколдовав над собой, предстала перед тем же зеркалом. Оглядела себя придирчиво. Вот теперь можно в свет. Который час? И здесь он был верен себе – назначил встречу два часа назад. Хотел застать её врасплох? Нет. Не удалось. Что это он на сей раз ничего не сказал про задрипанный драндулет? Не доверил ему начальник свою машину. Так, так. Попался, несчастный алкоголик. Все увидели его настоящее лицо! Она, конечно, добежит до ресторана. Тут недалеко. Правда, в вечернем платье! В чёрном и с красной розой? Все будут оборачиваться: куда несётся дивчина? Есть выход – взять такси. И шаль матери на плечи накинуть! Шаль ей к лицу. Даже украсит.

Она покрутилась перед зеркалом.

Напоминает романтический девятнадцатый век. Она явится, как роковая женщина – вершительница судеб, у неё за спиной в сумочке заряженный пистолет, она её открывает – пиф-паф! И этот зарвавшийся красавчик падает перед ней. Нет! Он протягивает к ней в ужасе и раскаянии руки, кричит: «Простите! Помилуйте! Я негодяй!» Нет! Не дождёшься прощения! Весь заряд тебе в грудь!.. Кончилась лафа… Кто же даст пьянице автомобиль! Ха-ха! Идти придётся пешком. Такси, как обычно, не дождёшься… Будь трижды неладен этот капрал без треуголки!..

Когда она спустилась вниз, оторопела и не поверила своим глазам: её дожидалась «Волга» и тоже чёрная, только пыль давно осела у колёс, машина стояла ни одну минуту. Выскочил, как в тот раз, шофёр и услужливо открыл перед ней дверцу, был он, правда, без формы и незнаком. Она всё равно улыбнулась в ответ на его улыбку, села, поблагодарив небрежным кивком. Молча доехали. В салоне играла тихая музыка. Свердлин встретил машину у ресторана. Похудевший, с необычно бледным лицом. В чёрном костюме. Наклонив голову, взял её под локоть, галантно провёл в открытую швейцаром дверь. Они вошли, и заиграла музыка.

«Он в своём амплуа, опять за своё, опять эти сюрпризы, но сегодня у него ничего не выгорит, сегодня он её не проведёт, как маленькую девчонку», – металась злая мысль в её голове.

Он медленно, словно демонстрируя её оркестрантам, провёл по почти пустому залу к столу у окна. Отодвинул стул, усадил, сам устроился напротив.

– Нормально доехала?

Она не ответила, осторожно вынула