Может быть, его интерес был того же рода, чтои интерес его племянницы, озабоченной тем, что англичанин мог умереть плохо.Уиллу пришло в голову, что такая возможность занимала их всех – что его,кричащего, возможно, придётся тащить на крепостную стену силком и там держатьза руки и за ноги, пока ему будут отрубать голову. Они ожидали, что он испугается.Даже стражники, стоящие у дверей, ожидали, что он испугается, и поэтомунаблюдали за его омовением с таким интересом.

Он мог бы снова предать их всех. Всё, что дляэтого нужно, – это открыть рот и сделать вдох. И заставить себя продолжатьвдыхать. Это не займёт много времени. Всё же это будет недостаточно быстро, ивот тогда они действительно выволокут его из воды и приведут в чувство. Этонемыслимо. Немыслимо было предать свою самурайскую честь хоть чем-то подобным.И особенно теперь он должен хранить своё достоинство. Через несколько минут емупридётся шагнуть из ванны и спокойно стоять, пока девушки вытрут его, облачат вкимоно, завяжут пояс. А потом он пойдёт вслед Юраку, взберётся по многимлестницам на крепостную стену, где в последний раз взглянет на идущих в бойсолдат Тоетоми. Теперь это произойдёт уже скоро. Хотя он по-прежнему находилсяглубоко в подземелье башни Асаи. вокруг он чувствовал и слышал потаённые шумыготовящейся к битве армии. Но не только это, значительно больше. Это он тожечувствовал. Здесь тоже осуществлялся какой-то план. Тоетоми поставили все наодин-единственный день, поэтому наверняка они понастроили хитроумных планов,чтобы обеспечить победу. Как они этого добьются? Подкупив одного из даймиоТокугавы, как Иеясу подкупил перед Секигахарой Кобаякаву?

Он не думал, что это принесёт им большуювыгоду. Да его это и не очень-то интересовало. Потому что глаза его навсегдазакроются ещё до того, как они пойдут в атаку.

В дверь постучали, и стражник впустил одну изгорничных Едогими.

Она поклонилась.

– Моя госпожа Едогими приказывает привестиангличанина наверх, мой господин Юраку.

– Передай принцессе, что это будет тотчасвыполнено, – ответил Ода Юраку.

Она вновь поклонилась, скользнув взглядом почеловеку в ванне. Потом тихо выскользнула, и дверь тихо закрылась.

Время умирать. Уилл поджал ноги, опустился наколени, потом встал. Вода ручьями хлынула с его тела, и девушки с полотенцамишагнули вперёд. Он вылез из ванны, ощутил на себе их руки. Какие они маленькие.Какой огромный он сам. Может быть, они ждали именно этого. Посмотреть,изменится ли он в смерти. Будет ли в его теле больше крови, чем в их телах.

Но они ни секунды не сомневались в том, что онумрёт. Стражники опёрлись на свои копья, разглядывая его с интересом. Но безнасторожённости. Потому что он был приговорён, и надежды на спасение у него небыло, потому что он принял этот приговор и смирился с судьбой. Разве не такведут себя самураи? Во всяком случае, японские.

Но он не был японцем. Мягкая ткань под тонкимипальчиками двигалась вверх-вниз, туда-сюда. Он взглянул сверху вниз на двечерноволосые головки и, не поднимая головы, на ноги Юраку. Он был англичанином.Кодекс чести английского джентльмена тоже включал достойную смерть – встать наколени, опустить голову на плаху. Отпустить какую-нибудь шутку в адрес палача,какое-нибудь остроумное замечание священнику. Простить своих врагов и помахатьтолпе рукой.

Но он даже не был английским джентльменом.Уилл Адамс, корабельный плотник из Джиллингема, что в Кенте. Человек, которогоДжон Сэйрис даже не пустил бы в свой дом там, а Англии. Какое ему дело доцеремонии расставания с жизнью джентльмена или самурая? Если уж ему сужденоумереть, то он заберёт с собою на тот свет и своих врагов, заставит их убитьего на его собственных условиях.

У него не было никакого оружия, кроме этихдвух девушек, вытиравших теперь его ноги. А Ода Юраку? В заложники не годится.Юраку в такой ситуации предпочтёт умереть, а стражники убьют его без всякихугрызений совести. Поэтому его оружием может быть только человеческое тело.

Дальше он действовал, не задумываясь.Нагнувшись, он сгрёб в каждую руку по девушке, словно они были не больше чеммаленькими детьми. Да они и были ими. Закричав, он швырнул их в опешившихстражников и прыгнул одновременно на Оду Юраку.

Старик удивлённо смотрел на него, но в егоглазах, как и предполагал Уилл, не было страха. Но не было в них и отвращения.Он отступил на шаг, уворачиваясь от рук Уилла, а стражники, стряхнув девушек,подняли копья.

– Держи, Андзин Миура, – крикнул старик и,вытащив длинный меч, подал его рукоятью Уиллу.

И какой меч! Эфес светился даже в этом тускломсвете – так много было бриллиантов. А шнур, обвивавший рукоять, был прекрасенна ощупь, мягок, удобен для ладони. Возможно, Нобунага и сам когда-то держалэтот меч. Когда-то пользовался им в бою.

Первое копьё уже метнулось к его животу. Онвтянул живот, отступая назад, и рубанул сверху вниз. На глазах у онемевшего отужаса воина сталь прошла сквозь древко копья, как сквозь масло. Уилла занесловправо вслед за клинком, но ему удалось развернуться на подошвах, как училкогда-то Тадатуне. Он с шипением вытолкнул воздух из лёгких, вдохнул через носи начал второй поворот; теперь его меч мелькнул по кривой снизу вверх.Обезоруженный солдат судорожно схватился за собственный меч; он стоял передсвоим товарищем, который не менее судорожно пытался из-за его спины увидеть,что же происходит, чтобы самому ударить копьём.

И он видел, как умер его товарищ. Меч вошёл внего слева, на миллиметр выше нагрудного панциря, перерубил тесёмки,соединяющие его с наспинной пластиной, и погрузился в тело. Кровь фонтаномударила из все ещё бьющегося сердца, и стражник умер, не издав ни звука.

Девушки, вскочив на ноги, прижимали ладони корту, не зная точно, кричать или нет, – ведь Ода Юраку молча стоял у стены, непринимая участия в сражении, которое он начал своим собственным мечом.

Второй стражник сделал выпад копьём, но быстроотскочил назад, так как Уилл опять увернулся. Теперь он тоже шипел, покачиваякопьём из стороны в сторону, и вдруг неуловимым движением метнул его. Уилл пригнулся,копьё мелькнуло над его плечом и, ударившись о стену, с глухим стуком упало напол. Стражник до половины вытащил меч из ножен, но клинок Уилла уже описал дугуи снова просвистел в воздухе – теперь он уже не сверкал, а был тускл, и каплиещё тёплой крови разлетались от него по комнате, когда он снова опустился вниз.