Так что же произойдёт после его смерти? Занего отомстят. Да, конечно. Этот замок будет снесён с лица земли, а все живое внём – уничтожено. Значит, он всё-таки мог быть Самсоном, умершим, умирающимсейчас, чтобы дать своему господину необходимое время. Иеясу предвидел такойисход, когда они прощались. И он сам предвидел его, не понимая ещё всейкартины.

Погибнут все. Магдалина? Филипп? Впрочем,может быть, для Филиппа смерть будет избавлением. А Едогими? Едогими привяжут кпсу. О Боже, как стало вдруг душно.

Двери распахнулись, на лестнице послышалсяшорох шагов. И шёлковых кимоно. Комната наполнилась ароматом свежевымытых кнадушённых тел. Сколько сегодня? Шестеро, и трое мужчин.

Асаи Едогими, любовница Хидееси, мать Хидеери,женщина из семьи Тоетоми. На ней было розовое кимоно, украшенное, как и всекимоно сегодня, как и все в замке, розовыми тыковками Тоетоми. Хидееси взялтыкву в качестве символа. Сначала они делались из дерева, и он добавлял поодной после каждой победы. Потом их стали изготавливать из золота и вышиватьзолотом повсюду. Бесчисленное множество золотых тыкв, означающее бесчисленное множествопобед, одержанных величайшим воином, величайшим человеком Японии. Чейродзаканчивался теперь на этой разрывавшейся от ненависти женщине и на этомженственном юноше.

Потому что сегодня Хидеери был на её стороне.Хидеери, облачённый в полное боевое снаряжение, выглядел более смущённым, чемвсегда. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Вот твой враг, – негромко произнеслаЕдогими. Она пересекла подземелье, шурша кимоно, помахивая веером – то передлицом, то роняя его к поясу. Он никогда не поймёт этого языка вееров, даже еслипроживёт до ста лет. Если он проживёт до ста лет.

Едогими остановилась перед ним, совсем близко.Он вдохнул аромат её духов. Самый прекрасный аромат, который он когда-нибудьвдыхал. Он не мог оторвать глаз от её лица, хотя за её спиной стояла целаятолпа, среди которой, конечно, новая партия мучителей, спешащих начать истязатьего, возбуждать его и унижать его, показывая его мужскую мощь и бессилие в однои то же время, чтобы доставить этим удовольствие принцессе, которая ничего незабывала.

– Твой конец пришёл, Андзин Миура, – тихосказала она. – Золотой веер реет над лагерем Токугавы. Очень красивый вид,Андзин Миура. Все эти белые ножны мечей, эти развевающиеся знамёна, этидоспехи. Там собралось много людей, Андзин Миура. И они призывают отомстить.Отомстить за смерть их англичанина, их талисмана. Они кричат во всё горло,Андзин Миура, они боятся, что ты уже мёртв. Но сегодня они закричат ещё громче,потому что сегодня они увидят, как из твоей срубленной головы будет капатькровь, Андзин Миура.

Его голова дёрнулась. Сегодня? Едогимиулыбнулась.

– Ты не хочешь умирать, Андзин Миура? Проживтак долго и так хорошо? Смерть приходит ко всем нам, Андзин Миура. Даже яоднажды умру. И я не боюсь этого. А чего бояться тебе? Ты умрёшь хорошейсмертью. – Снова улыбка. – Разве твоя смерть будет не хороша? Только не говоринам, что нам придётся тащить тебя, кричащего, на верёвке. Священникирассказывают, что многие европейцы умирают именно так. У них нет мужества, утвоих соотечественников. Но о тебе я была лучшего мнения.

– Моя смерть – ничто, моя госпожа Едогими. Посравнению с вашей. Сегодня. Хотя нет, вы не умрёте сегодня. Токугава привяжетвас к псу перед своим дворцом, и так вы проведёте остаток своих дней.

Асаи Едогими больше не улыбалась.

– Ты не будешь одинок. Я посажу рядом с твоейголовой голову Иеясу и головы многих других. Сегодня. В этом я клянусь.Принесите хлысты.

– Нет, моя госпожа мать, – вмешался Хидеери. –Он пришёл как заложник, и мы уже нарушили условия. Он предал нас, предал васлично, но он уже пострадал за это. Сегодня он умрёт. Так пусть он умрёт счестью. Это закон самураев.

– Я не дам ему права на сеппуку, – произнеслаЕдогими, губы её были гневно поджаты.

Хидеери поклонился:

– Быть по сему, мой госпожа мать. Так оно идолжно быть, ведь Иеясу обезглавил Исиду Мицунари. Но пусть он умрёт какмужчина, а не как животное, с почестями, надлежащими самураю. Мой господинЮраку, позаботьтесь об этом. Моя госпожа мать, проводите меня в усыпальницумоего отца, где мы вместе помолимся.

Едогими помедлила, не сводя глаз с Уилла.

– И всё же я сама подниму шест с твоей головойна вершине, Андзин Миура, – сказала она. – Не сомневайся.

Он погружался в купальный чан – глубже, глубже,глубже. Вода плескалась у его подбородка, готовая рвануться в лёгкие. Открытыераны на спине нестерпимо горели, словно ещё один мучитель тёр ему спинупроволочной мочалкой. Но это было великолепное чувство, потому что он смывал ссебя всю эту грязь.

Он уже был чист. Две девушки, мывшие его,ожидали по бокам чана с мягкими полотенцами в руках. Потому что ни одногосамурая нельзя казнить, не дав ему предварительно очиститься телом и душой.

Он погрузился в почти кипящую воду ртом, затемносом. Только глаза его оставались над водой, пока он в задумчивостирассматривал комнату. За спинами девушек, сунув руки в рукава кимоно, еготерпеливо ожидал Ода Юраку, поведавший, конечно, на своём веку много смертей –как естественных, так и насильственных. Некоторые поговаривали, что он былвместе с великим Нобунагой, когда тот совершил сеппуку, не пожелав сдатьсяпредателю Акечи Мицухиде. Да, он наверняка присутствовал и тогда, когда умернаконец Хидееси, когда его живот превратился в море зловонной грязи. Это были самыевеликие люди, смерти которых он стал свидетелем. Но ведь были и другие. Он былтогда в павильоне в Киото, когда расстался с головой Полицейский – ИсидаМицунари. Он сидел тогда не далее чем метрах в двадцати от Андзина Миуры,рассматривая его с абстрактным интересом.

Теперь они будут вместе до конца. Но Юраку недолжно бы это так интересовать. Он повидал столько смертей великих мужей, чтоему до смерти какого-то англичанина?

Действительно, что? Он не видел старика с тогодня, как его впервые привели сюда. Теперь уже трудно вспомнить, что Юракусказал в тот вечер, стоя у окна и всматриваясь в лагерь Токугавы. Это былистранные слова – слова, свидетельствующие о каких-то общих интересах. Но в тоже время Юраку и пальцем не пошевелил, чтобы воспрепятствовать его заточению, ини разу Юраку не навестил его, пока он висел в камере все эти недели. До этогосамого дня, когда его назначили руководить казнью Уилла.