– И себя тоже, мой господин, – отозвалсяЮраку, – если удача будет не на нашей стороне. Иеясу наплюёт на все соглашение,если вы обстреляете его людей.

– Разрывая перемирие сейчас, мой господин, –сказал Норихаза, – мы получим Андзина Миуру. Разве не говорят о нём, что онталисман Токугавы? Разве мы не добились убедительной победы, пока его не было?Разве не обрушилось пушечное ядро на эту башню, как только он вернулся?

– Неужели вы верите в эту чепуху, мой господинНорихаза? – спросил Ода Юраку.

– Я – нет, мой господин Юраку, но простыесолдаты, несомненно, в это верят. Больше того – поговаривают, что сам Токугавав это верит. Он старый человек, мой господин принц, и, очевидно, не подверженпредрассудкам.

Взгляд Хидеери вернулся к Уиллу. Пора, подумалтот. Англичанин в нём жаждал вскочить и сражаться за свою жизнь. Выхвати, покрайней мере, свой короткий меч, может, тебе удастся захватить большой, и умрисейчас. Не дожидаясь, пока они сами прирежут тебя.

Но японец в нём требовал: сиди, как сидел,смотри на них с презрением. Если не можешь выиграть битву против стольмногочисленных врагов, то подчинись неизбежному с холодным безразличием.

– Я не могу, – сказал Хидеери. – Я не могупринять такое решение. – Вы не можете принять никакого решения, мой господинпринц, – негромко произнесла Асаи Едогими. – Это ваш самый большой недостатоккак правителя.

Она стояла за спиной Уилла, и он чувствовал,как становятся дыбом волоски на его шее. Он поспешно последовал примеру даймио,служанок, самураев у входа и упал на пол в коутоу. Принцесса. Как аромат еёдухов наполнил комнату! Пятнадцать лет. Интересно, она одна?

– О, поднимитесь, поднимитесь, – произнеслаона презрительно. – Сядьте, господа. Почему вы склоняетесь перед простойженщиной?

Они медленно выпрямились. Боже мой, подумалон, я чувствую её взгляд своей кожей.

– Позволю себе напомнить госпоже матери, –произнёс Хидеери, – что это она решила вступить в переговоры с Токугавой.

– Я решила, – подтвердила Едогими. – Яиспугалась. Я всего лишь женщина, и когда ядро пробило крышу и чуть-чуть непопало в мою постель, я испугалась. И я поняла в тот момент, кто послал этоядро. Никто, кроме него, не мог бы послать это ядро. Человек этот – сам дьявол,господа. Но больше я не боюсь. Моя женственность отброшена за ненадобностью.Если вы не хотите быть мужчинами, то вместо вас мужчиной стану я. Мой господинСанада, я назначаю вас командующим войсками Тоетоми, и подчиняться вы будетутолько мне.

– Моя госпожа принцесса, – Санада поклонился.– Не сомневайтесь, что я выполню свой долг, защищая ваше имя.

– Надеюсь, – заметила Едогими.

– А мои братья, госпожа мать? – воскликнулХидеери. – Ваши сыновья?

– Они увидели свет лишь для того, чтобыслужить вам, мой господин принц. Только для этого. Мне доставляло удовольствиевынашивать их, растить их для этой цели. Я надеялась, я молилась, чтобы мызаключили перемирие с Токугавой на этот сезон. Принц не может жить вечно. Дажепринц. Я надеялась дождаться этого и потом иметь дело только с его сыном. Ноесли так не получается, мы будем сражаться, как и предлагает господин Санада.Изо всех сил. У нас здесь в заложниках сам дьявол, злой дух, постоянно стоящийза плечом принца. Его нужно уничтожить.

Уилл обернулся, ногой отшвырнув столик, еголевая рука опрокинула служанку на спину, тарелка со снедью отлетела всторону.Всё-таки англичанин взял верх. Но он замер, оставаясь на коленях, не в силахоторвать взгляд от четырёх женщин. Четырёх женщин. Асаи Едогими в белом кимоно,ничуть не изменившаяся за пятнадцать лет. По правую руку от неё – Асаи Дзекоин,гнев на её лице виднелся даже сквозь маску белой краски, прятавшей эмоции еёсестры. Слева от неё стояла незнакомая ему женщина. А позади них – высокая фигураПинто Магдалины.

О Боже, подумал он. О Боже. Но его глазазастлало пеленой. Её лицо скрывалось под толстым слоем краски, и он не могразобрать выражение её глаз. Но это была мать его сына.

А стражники были уже у его плеча. Попытайся онподняться, и его рассекут пополам.

– Андзин Миура, – самурай, моя госпожапринцесса, – напомнил Санада. – У него есть право на сеппуку.

– Нет. – Едогими не сводила глаз с Уилла,глаза её превратились в крошечные озерки бездонной черноты, дыхание стольглубоко, что кимоно на груди ходило ходуном. – Нет. У этого человека нетникаких прав. Он потерял свои права пятнадцать лет назад, накануне Секигахары.Я убью его, господа. Своими собственными руками.

Стражники шагнули вперёд, схватили Уилла заруки. Он мог бы стряхнуть их одним движением плеч. И всё же он не поднимался сколен, пригвождённый её взглядом.

– Но не сейчас, – сказала Едогими,самообладание вновь вернулось к ней. – Пока он жив, его считают талисманомТокугавы. Пусть так оно и останется – до тех пор, пока принц снова не займётсвоё место в той долине, перед крепостью. В то утро, когда вы, мой господинСанада, поведёте в бой свою армию, – в то утро Андзин Миура умрёт, и головаего, насаженная на копьё, будет красоваться над нашими укреплениями, подбадриваянаших воинов и приводя в ужас Токугаву. Они хотели сражаться с нами с помощьюэтого дьявола. Мы швырнём этого дьявола им в лицо.

Стражник сунул руку за пояс Уиллу, выдернулкороткий меч и швырнул его на пол.

– А до тех пор, моя госпожа принцесса? –спросил Норихаза. Губы Асаи Едогими дрогнули. Не было никакого сомнения

– Она улыбалась.

– А до тех пор, – ответила она, – мы покажемему, что значит предать Тоетоми. Пусть его вопли поразвлекут нас. О чём тымечтаешь, когда твоё тело поглощено болью, твой разум – страхом, а твоё сердце– гневом? Когда сама жизнь стала непереносимой, а завтрашний день – немыслимым.Тебе хочется дать волю своим мечтам об отмщении.

Ведро ледяной воды водопадом обрушилось на еголицо, и он шевельнулся. Какая глупость! Стальные бритвы вонзились ему взапястья, и он, наверное, застонал. Или заплакал. Ведь разве не исполнялись всежелания принцессы Едогими? Если она приказала, чтобы человек кричал, какгрудной младенец, то так тому и быть.

А здесь, на его кистях, были даже не бритвы.Просто верёвки. Но он уже висит на них так долго. Только стоя он мог датькакой-то отдых рукам, а чтобы стоять сейчас, нужно было собрать в кулак всюсвою волю – ведь, встав, он позволит крови хлынуть по рукам к пальцам, а этобыла агония. Это была агония.