Возразить было нечего; после этого обвинитель превратился в обвиняемого. Рассмотрели трактат Варлаама «Против мессалиан» по следующей схеме: сначала читали несколько отрывков из произведения Варлаама, затем монахи приводили опровергающие их цитаты из Святых Отцов. К концу дня Варлаам понял, что Собор складывается не в его пользу. В перерыве он попытался найти защиту у великого доместика Иоанна Кантакузена, но тот приватно посоветовал ему признать свою неправоту.

Не без смущения Варлаам вышел в центр зала и заявил, что ошибался, упрекая монахов в незнании предмета спора. «Ныне же я вполне убедился, что они лучше меня мыслили о предмете нашего пререкания, и в остальном я нисколько не имел разногласия с ними и уверен и исповедую, что свет, осиявший на Фаворе учеников, есть вечный». Как полагают, такая откровенная капитуляция была в немалой степени обусловлена тем, что Акиндин не поддержал Калабрийца, и тот посчитал себя преданным своим бывшим учеником[760].

Затем император подводил итог дискуссии. Раскаяние Калабрийца было радостно встречено всеми, включая св. Григория Паламу, и отцы Собора благодарили Бога за мир в Церкви. А затем император Андроник III Палеолог произнес речь, своим содержанием, глубиной мысли и стилем изумившую всех присутствующих лиц[761].

Однако никакого соборного определения принято не было – вместо него утвердили протокол, в котором под угрозой условного отлучения от Церкви запрещалось обсуждать те вопросы, которые поднял Варлаам. Правда, позднее этот протокол был значительно изменен и получил вид соборного Томоса, где Варлаам выставлен уже в роли обвиняемого[762]. Святой Григорий Палама был, очевидно, недоволен половинчатостью соборного решения, поскольку его встречный иск против Варлаама по существу не рассматривали, а, следовательно, исихазм не был утвержден Церковью как истинное учение.

С учетом всех факторов и обстоятельств спора можно было с полной уверенностью полагать, что он на этом не прекратится. Но в тот момент все выглядело идиллически. Патриарх Иоанн Калека обнародовал окружное послание, осуждающее «то, что монах Варлаам говорил против священнобезмолвствующих», и под страхом отлучения от Церкви предписывающее: 1) всем жителям Константинополя сдать в патриархию писания Варлаама, находящиеся в их распоряжении, 2) жителям других городов сдать их поместным духовным властям для принародного уничтожения[763].

Однако на самом деле Варлаам не сложил оружия. Едва выйдя из зала заседаний Собора, он заявил, что «все было подстроено Паламой», конечно, имея в виду в первую очередь императора, без которого результат соборной дискуссии едва ли бы был столь благополучен для Святителя. Но из опасения неизбежного наказания за нарушения соборного определения, буквально на следующий день уехал в Авиньон, где вскоре Римский папа Климент VI (1342—1352) хиротонисал его в епископы Кесарийские[764]. Как говорят, товарищем Варлаама стал знаменитый Франческа Петрарка (1304—1374), которому он преподавал греческий язык.

Но и для Андроника III Палеолога это была последняя победа, которую ему даровал одержать Бог. Буквально на следующий день после окончания Собора, не успев даже подписать соборных актов и придать им законную силу, царь ощутил себя совершенно разбитым физически – сказались многочисленные военные походы и ранения. Он отправился в монастырь Одигов и здесь впал в бесчувственное состояние. На третий день император пришел в себя, и, почувствовав смертный час, пригласил царицу Анну Савойскую, которую просил принять его кончину с душевным спокойствием. 15 июня 1341 г. 45летний император Андроник III Младший Палеолог скончался.

Смерть императора Андроника III Палеолога оказалась роковой для Византии. Ушел из жизни человек, который мог хоть както сохранить централизованное управление государством и не только отразить нападения врагов, но и вести последние в истории Империи наступательные войны по восстановлению ее территориальных границ. Теперь же его преемником оставался 9летний мальчик Иоанн V Палеолог, объективно неспособный в тот момент управлять державой. Как и ранее, самой могущественной фигурой оставался великий доместик Иоанн Кантакузен, но и его положение резко изменилось.

Когда Кантакузен находился при императоре и действовал от его имени, столичная аристократия вынужденно мирилась с этим фактом. Теперь же легитимность власти великого доместика, желавшего сохранить свою роль фактического правителя Византийской империи и опекуна царевича, была сведена к нулю. Оппозиция сплотилась вокруг императрицы Анны Савойской и Константинопольского патриарха Иоанна Калеки, но настоящим главой заговора был Алексей Апокавк (?—1345).

Бывший товарищ Кантакузена, ранее занимавший пост министра финансов и дуки флота, очень забеспокоился, узнав, что после смерти Андроника III доместик переехал в царский дворец, где пребывал царевич, и окружил его наемной варяжской стражей. Алексей полагал, что с минуту на минуту Иоанн объявит себя императором, но этого не произошло. Тогда Апокавк, все мерявший своими категориями, решил, будто Кантакузен желает вначале устранить царицу, патриарха и его, а затем уже брать в руки царскую власть. Эти размышления, совершенно не соответствовавшие мыслям самого Кантакузена, как полагают, и подтолкнули Апокавка к стремительному переходу в лагерь императрицы Анны Савойской и патриарха Иоанна Калеки[765].

Кантакузен напрямую отправился к Алексею Апокавку в Эпиваты, где тот располагался, и попытался договориться. Великий доместик удовлетворился его честным словом, которое Апокавк впоследствии не сдержал, и всеми силами старался умиротворить отношения. Однако первым публичный выпад сделал столичный архиерей, буквально в первые дни воцарения малолетнего василевса потребовавший признать себя регентом Иоанна V Палеолога. Поскольку на эту же роль претендовал и Кантакузен, данное требование являлось вызовом, породившим новую дворцовую войну.