Надо сказать, это были совершенно разные люди. Даже недруги Иоанна VI Кантакузена описывают его как человека великого предначертания, мужественного, умного, рассудительного и расчетливого. Годы походов и участия в государственном управлении закалили его и позволили приобрести громадный опыт. И в то же время великий доместик представлял образ человека поистине благородного, никогда не позволявшего себе чеголибо, противного правилам чести. Современник так характеризовал его: «Муж разумный и весьма способный к делу ратному, который был, так сказать, цвет благоуханный людей благоуханных, почему Андроник Палеолог и почитал его братом своим, и возложил, при кончине своей, на него и на сына своего царское звание»[766].

Нет, конечно, он был не прочь войти в царскую семью и приобрести права на императорство, но мягкими способами, например, путем женитьбы малолетнего Иоанна VI Палеолога на своей дочери Елене (1333—1396). Встретившись с императрицейвдовой и патриархом, он попытался убедить их, что при желании мог взять верховную власть в свои руки в самый день смерти Андроника III, но не сделал этого по благородству помыслов и боязни Бога. Видимо, в тот момент он выглядел понастоящему могущественным противником, поскольку его собеседники тут же дали клятву не строить против Кантакузена никаких козней и даже не помышлять об этом[767].

Честолюбивый и последовательный во всем, он, правда, в случае необходимости переступал границу дозволенного. Но, откровенно говоря, его противники также не баловали современников высокими понятиями о чести. Великий доместик состоял в широкой переписке с монахами Афонской горы и неоднократно писал им, что желал бы после бранных трудов принять монашеский постриг и завершить земной путь на Святой горе. К слову сказать, под конец жизни этот образованнейший человек своего времени написал «Историю», охватывающую значительный период истории Византии в XIV веке.

Императрица Анна Савойская, которую страстно любил император Андроник III Палеолог, не лишенная благородных качеств и ума, имела и очевидные пороки. Она составила при себе настоящий итальянский двор и ввела латинские привычки и игры, коробившие византийские национальные чувства, очень любила роскошь и с легкостью тратила последние остатки государственных средств на безделицы. Кроме того, как особа честолюбивая, но не волевая, императрица была подвержена чужому влиянию и нередко играла вторые роли в политике. Ее именем, как увидим, будут прикрываться и патриарх, и Алексей Апокавк[768].

Патриарх Иоанн Калека, по словам современников, только посохом и священническими одеждами походил на архиерея. Надменный и властный, недалекий, необразованный и смертельно опасный для каждого, ставшего на его пути, он был далеко не лучшим из череды Константинопольских архиереев. Нет никаких сомнений в том, что патриарх добивался регентства не из идиллических соображений.

Пожалуй, наибольшими государственными талантами из всех противников Кантакузена обладал Алексей Апокавк – выходец из простых служивых лиц, некогда замеченный великим доместиком, обеспечившим его карьеру. Но и он отличался коварством и неблагодарностью, предлагая вначале Кантакузену свергнуть Андроника III Младшего с престола, а затем, получив отказ, начав интриговать против своего же благодетеля. Как говорили, если бы к талантам Апокавка прибавить нравственность и добродетели, он мог бы стать самым выдающимся человеком своего времени.

Не прошло и 9 дней со смерти василевса, как собрался совет высших чинов Империи, на котором, при внешнем камуфляже благородства, обсуждалось главное – кто будет управлять государством. Патриарх опирался на письменный документ, врученный ему и членам Синода Андроником III Палеологом в 1334 г. Тогда своим актом император поручил Константинопольскому патриарху охранение своей жены и детей в случае политической смуты. В Византии действительно существовал обычай, по которому патриарх считался защитником законности престолонаследия. А потому Иоанн Калека мог смело апеллировать к практике патриархов Арсения и даже Николая Мистика.

Претензии Кантакузена основывались на дружбе, которую питал к нему Андроник III, и на власти, которой великий доместик располагал еще при жизни императора. То духовное родство, что образовалось между ним и покойным василевсом, позволяло ему говорить о том, что главным хранителем семьи должен быть только он. По словам Кантакузена, эту должность негласно ему завещал сам покойный император, чью волю он лишь выполняет[769].

Так в самые тяжелые минуты существования Византийской державы две политические партии, позабыв о нуждах государства, готовились к смертельной схватке друг с другом. На совете стороны открыто высказали свои аргументы. Патриарх, огласив указанный выше документ царя, подытожил: «Поскольку эти царские документы ясно возлагают на меня ответственность за сохранность супруги и детей императора, то разве справедливо будет нам по беспечности пренебрегать этими распоряжениями и добровольно допустить, чтобы на Ромейское государство обрушились бесконечные бури напастей? Так что я, вместе с императрицей, возьму на себя бремя государственных дел; я же позабочусь и о безопасности юного императора».

Речь Кантакузена была не менее насыщенной. Начав фразой: «Мне не кажется, что ситуация требует таких слов, пока я жив и нахожусь здесь с вами», он детально рассказал, как совместно с покойным царем управлял государством и на чем было основано доверие императора к нему. Далее он напрямую заявил, что письма, продемонстрированные патриархом, были даны покойным государем не на будущее время, а по конкретному случаю. «Император боялся, – сказал Иоанн, – ввиду того что случай много чего наводит вопреки всем ожиданиям, – как бы не подвергся опасности он сам, а вместе с ним и я, которому он всегда предлагал наследовать царство и весь свой дом. Ибо наши души настолько слились друг с другом, что все оресты и пилады очевидно блекли перед нашим единодушием». И далее уже «без дипломатий» заявил: «А патриарх, восприняв, по всей видимости, смерть императора как подарок своему честолюбию, выносит на середину и обнародует старые письма императора, нисколько не соответствующие настоящей потребности». На этом совет и закрыл свою работу, не приняв никакого решения[770].

Но до открытого разрыва пока еще не дошло – в ту минуту Кантакузен, как и его соперники, чувствовал свою силу. Когда великий доместик увидел, что находится в явном меньшинстве, то тут же заявил о своей добровольной отставке, будучи абсолютно уверенным, что царице и патриарху без него не обойтись. И правда, как только в столице узнали, что происходит во дворце, множество солдат и знатных аристократов поспешили туда, чтобы выразить свое возмущение отставкой любимого ими полководца. Перепуганным царице и патриарху пришлось упрашивать великого доместика выйти к ним навстречу. Порядок был восстановлен, а вскоре Кантакузену удалось еще раз продемонстрировать свои блестящие военные способности. В ближайшие месяцы он отразил два нападения турок в Дарданеллах и возобновил дружеский договор с султаном Орханом[771].