отдых, то есть бьют под дых!». Поэтому в песне «Мы взлетали, как утки…» (1975) он надеялся: «Если будет полет этот прожит, / Нас обоих не спишут в запас!» (здесь — полет, а в предыдущем стихотворении — Рейс).

К теме «последнего шанса» из «Четверки первачей» относятся также эпиграф к стихотворению «Представьте, черный цвет невидим глазу…» (1972): «Но где же он, мой “голубой период”? / Мой “голубой период” не придет!», — и стихотворение «Я не успел» (1973): «.Другие знали, ведали и прочее… / Но все они на взлете в нужный год / Отплавали, отпели, отпророчили. / Я не успел — я прозевал свой взлет».

Здесь поэт говорит о том, что он упустил тот самый «последний шанс», когда нужен был «спурт», то есть резкий рывок; что он этим шансом не воспользовался и поэтому теперь не сможет достичь всех тех высот, которые были ему предназначены. Поэтому и для третьего первача после того, как его обошел четвертый, всё кончается запасом: «Ну а третьему — ползти / На запасные пути…». Этот же мотив встречался в «Песне про конькобежца на короткие дистанции» (1966) и в «Песне про правого инсайда» (1968): «И наш тренер — экс- и вице-чемпион / ОРУДа — / Не пускать меня велел на стадион — / Иуда!», «…Я хочу, чтоб он встретился мне на дороге! / Не могу… Меня тренер поставил в запас, / А ему сходят с рук перебитые ноги», — и повторится в другом контексте в «Приговоренных к жизни» (1973): «И за запасный выход из войны / Они такую заломили цену: / Мы к долгой жизни приговорены, / Которая похожа на измену» /4; 304/. В этом случае «запасный выход» тоже приравнивается к бездействию, к неучастию в борьбе, как в «Песне про правого инсайда» и «Четверке первачей». Поэтому герои сетуют: «Мы на задворках подлинной войны / Лежим, как в запечатанном конверте» /4; 304/.

Другая деталь связана с черновиками «Горизонта»: «Вот мой последний шанс, все сотни и рубли» (АР-3-114). Но то же самое автор говорит и в «Четверке первачей» при обращении к третьему первачу (своему alter ego): «У тебя последний шанс, эх, старина!». Поэтому в «Горизонте» друзья просили лирического героя: «Миг не проворонь ты!». Но он его всё же «проворонил»: «И свою весну — первую одну — / Знать, прозевала я» («Поздно говорить и смешно…», 1972), «Я не успел — я прозевал свой взлет» («Я не успел», 1973), «Ты промедлил, светло-серый!» («Песня о двух красивых автомобилях», 1968). Кстати, между двумя последними произведениями наблюдается еще одно сходство: «Не успеешь! Так и есть!.. / Ты прошляпил, светло-серый!» /2; 440/ = «Я не успел, я прозевал свой взлет» /4; 75/ (об этом же говорится в стихотворении «Ядовит и зол, ну, словно кобра, я…», 1971: «У меня похмелье от сознания, / Будто я так много пропустил»!. А основная редакция «Песни о двух красивых автомобилях»: «Опоздаешь! Так и есть — / Ты промедлил, светло-серый!», — отзовется в «Песне Белого Кролика»: «Да, я опоздать боялся и от страха поседел».

В свете сказанного закономерно, что и лирический герой в «Горизонте», и третий первач наделяются одинаковыми чертами: «Азарт меня пьянит» = «Он — в азарте, как мальчишка, как шпана» (в начале этой главы мы уже говорили о том, что Высоцкий называл себя шпаной. По воспоминаниям Н. Тамразова: «Он мне когда-то сказал: “Тамразочка, мы шпана: ты, я, Васька Шукшин. Все мы — шпана…”»[817] [818] [819]).

Если в «Г оризонте» он рвется вперед, разрывая канат, натянутый на его пути, то и в «Четверке первачей» понимает: «Нужен спурт, иначе крышка и хана!».

Более того, здесь наблюдается сходство с «Прерванным полетом» (1973), где автор также говорит о себе в третьем лице: «Надо быстрее на вираже!» = «Ох, наклон на вираже <…> Нужен спурт, иначе крышка и ханаЬ/01. Такой же «спурт» предпринял лирический герой со своим напарником в «Побеге на рывок»: «Был побег на рывок, / Спурт отчаянный был» (АР-4-13)602; и «светло-серый» в «Песне о двух красивых автомобилях»: «…И, врубив седьмую скорость, / Светло-серый лимузин / Позабыл нажать на тормоз». Поэтому в черновиках «Прерванного полета» будет сказано: «Если гонки — а трек подо льдом, — / Осторожнее на вираже» /4; 365/. И именно так герой вел себя в «Горизонте»: «Азарт меня пьянит, но, как ни говори, /Я торможу на скольких поворотах» (собственно говоря, скользкими эти повороты являются потому, что «трек подо льдом»).

В «Горизонте» лирический герой едет на обычном автомобиле, в «Прерванном полете» — в «серебряном ландо», а в «Песне о двух красивых автомобилях» — сам выступает в образе «светло-серого лимузина».

Во всех этих произведениях (включая «Четверку первачей» и «Побег на рывок») разрабатывается одна и та же ситуация, метафорически представленная в виде бега и автомобильных гонок.

Теперь — несколько слов о втором перваче: «Номер два далек от плотских утех, — / Он из сытых, он из этих, он из тех… / Он надеется на славу, на успех / И уж ноги задирает выше всех». То есть, как сказано и о первом перваче: «Номер первый рвет подметки, как герой». Сравним с аналогичной образностью в «Песне Алисы про цифры»: «Вот четверочник бежит / Быстро, легче пуха».

А отношение автора к «сытости» второго первача напоминает написанную годом ранее песню «Че-чёт-ка»: «В чечеточный спринт / Не берем тех, кто сыт, мы!». Здесь — спринт, а в «Четверке первачей» третьему первачу (авторскому двойнику) нужен был спурт, то есть «внезапное резкое усилие, рывок», как в «Побеге на рывок». Поэтому и к своему самолету лирический герой, выступающий в образе летчика, обращается с такими словами: «Поглядим, в чем ты лучше — в рывке или в жиме» («Я еще не в угаре…», 1975; начальная редакция /5; 347/). А в концовке этой редакции упоминаются те же скачки, что и в «Странных скачках» (1973), которые будут разобраны ниже (с. 246): «Я иллюзий не строю — я старый ездок. / Будут трудные скачки, но в небе — спокойней» /5; 347/. Сравним заодно выделенную конструкцию с «Маршем шахтеров»: «Терзаем чрево матушки-Земли, / Но на земле — теплее и надежней». Нетрудно догадаться, что в обоих случаях мы имеем дело с авторскими масками — летчика и шахтеров.

Другая характеристика второго первача: «Он — стратег, он — даже тактик, словом — спец: / Сила, воля плюс характер —