смотрела, как он застегивает фланелевую рубашку, и вдруг сказала что-то вроде: «ты уже не бываешь дома», или «мы тебя никогда не увидим», и он грустно улыбнулся мне и надел эту свою дурацкую шляпу-поркпай. Он выглядел так великолепно в этой шляпе, наверное, это и стало последней каплей – то, как великолепно он выглядел, и эта грустная улыбка. Он как будто соглашался, что я права, но при этом великолепно выглядеть, тусоваться в клубе и балдеть с группой – это якобы выше его сил, что, конечно, абсолютная ерунда. Он стоял перед зеркалом, поправляя наклон шляпы, и я как-то потерялась. Я ничего больше не сказала. Просто сидела на кровати, а он поцеловал меня в лоб и спустился вниз. Я слышала, как он взял в гостиной свой кларнет и надел пиджак.

Тогда я встала и спустилась на кухню. Он стоял перед дверцей холодильника и возился с магнитами. Тогда я этого не знала, но он писал мне стихотворение. «Я скоро вернусь», – пообещал он, но мы оба знали, что это неправда.

«Не утруждайся», – сказала я как можно холоднее, и когда он вышел через заднюю дверь, я взяла свой любимый розовый чайник, который стоял на столе, и бросила ему вслед. Чайник разбился об дверь. Я уверена, что Кенджи это слышал.

Вот стихотворение, которое он оставил мне на холодильнике:

Моя изобильная женщина мать богиня любовь

Мы симфония вместе

Я без ума от тебя

Я обнаружила это стихотворение позже той ночью, когда вернулась из больницы, но мой муж к тому времени был уже мертв.

Откинувшись на спинку стула, Аннабель долго смотрела на экран. Стихотворение она процитировала, потому что хотела закончить письмо на более оптимистичной ноте. Не такое уж и хорошее стихотворение. Просто глупый стишок из магнитиков на холодильнике. Она перечитала написанное. Письмо превратилось в сплошную слезную жалобу, и ей было неловко его отправлять, но как раз в тот момент, когда она собиралась удалить письмо, ее взгляд остановился на словах «детский библиотекарь». Она вспомнила об инциденте с туалетом, вспомнила офис службы безопасности, охранника и маленькую библиотекаршу. Как ее зовут? Она ведь дала Аннабель свою визитную карточку и сказала звонить, если что-нибудь понадобится. Она была такой дружелюбной – разве нельзя считать ее другом? Может быть, это и есть та самая «социальная сеть»? Где же ее карточка?

Она нажала «Отправить», а потом встала и начала рыться в кучах журналов и почты, осторожно переставляя стопки с места на место. Надо было отсканировать эту карточку или хотя бы занести имя и номер библиотекарши в телефон! Ну, почему она такая неорганизованная! Она нашла стопку устаревших купонов, скрепленных скрепкой, и выбросила их. Она нашла счет, который нужно было оплатить, и тарелку с крошками от рогаликов и сушеным сливочным сыром. Она нашла письма от адвоката Негодного – да, она недавно искала их, но теперь им придется подождать. Самое главное сейчас – найти Бенни. Аннабель вдруг почувствовала – назовем это материнской интуицией – что маленькая библиотекарша может ей помочь. Просто нужно найти ее карточку.

Не преуспев в гостиной и расстроившись, она пошла на кухню, предположив, что могла оставить карточку там. Форма для запекания с макаронами и сыром стояла нетронутой на плите. Аннабель не хотела есть, но на случай, если Бенни вернется домой голодным, она накрыла еду крышкой и поставила в холодильник. Когда она закрывала дверцу, ее внимание задержалось на магнитиках. Их расположение чуть-чуть изменилось. Слово «мать» отделилось от «боли» и перекочевало из одного стихотворения в другое, подобравшись поближе к «луне». Рядом с «луной» теперь висели два других магнита, которые, казалось, хотели стать частью нового созвездия слов:

мать луна успокойся

Под последним магнитиком на дверце холодильника висела визитная карточка маленькой библиотекарши.

Кори ее звали.

Кори Джонсон.

73

Ты проскользнул в дверь, миновал охрану и добрался до эскалатора как раз в тот момент, когда по системе громкого оповещения объявили: «Библиотека закрывается через десять минут». Ты поднимался вверх, плавно скользя мимо нисходящего потока посетителей, натянув капюшон и пряча лицо, потому что твои глаза еще горели и из них текли слезы. Второй этаж. Третий. Четвертый. Туалет был там, где ему и полагалось быть, так что ты прошмыгнул туда и держал лицо под краном, пока жжение не утихло. Пятый этаж. Шестой. Твое тело вибрировало, а время творило странные вещи – то шло, то останавливалось, то ускорялось, то замедлялось. Может быть, это было действие слезоточивого газа. Восьмой этаж. Девятый. Там ты сошел с эскалатора и направился к кабинкам по узкому пешеходному мосту. Студента-астронома не было, но машинистка еще стояла там, укладывая свой ноутбук. Ты отвернулся, но она уже заметила тебя.

– Привет. Вот ты и пришел. Давно не виделись, – сказала она, изучающе глядя на твое опухшее лицо и покрасневшие глаза, потом пожала плечами и, застегнув молнию на рюкзачке, накинула его лямки на свои худые плечи, но, проходя мимо тебя, задержалась. – Собираешься тут ночевать?

Ты продолжал молчать, хрипло дыша и глядя в пол, готовый в любую секунду убежать.

– Твоя мама знает, что ты здесь? – продолжала она, а затем, не дожидаясь твоего ответа, обращаясь уже больше к самой себе: – Нет, полагаю, не знает. Бедняжка. Она будет волноваться… – Она рассматривала тебя еще несколько мгновений, а потом похлопала по руке. – Что ж, до встречи. Ты, наверное, знаешь, что внизу, в бытовке рядом с Переплетной, есть чем перекусить. Я так понимаю, ты именно туда направляешься?

Ты не думал идти в Переплетную, но это почему-то имело смысл, и ты кивнул.

– Ну, будь осторожен. Знаешь, в Переплетной всякое может случиться. Можно и в переплет попасть. Не стоит там надолго задерживаться. – Увидев, что на твоем лице промелькнуло беспокойство, она еще раз похлопала тебя по руке и добавила: – Все в порядке. Ты выживешь.

Так себе утешение.

Когда она ушла, ты заполз под стол в своей кабинке и свернулся калачиком, обхватив колени. Твое тело еще дрожало. Ты слышал звуки: шаги и голоса вдали, прерывистое дребезжание тележек и тяжелый гул полотера, который приближался все ближе и ближе. Может, этот уборщик был одним из друзей Бутылочника? Может быть, он был пьян. В том, как он управлял старым аппаратом, было что-то музыкальное, как будто он сам слушал музыку во время работы, медленно и размашисто водя по дуге тяжелыми вращающимися щетками, проходя по каждому дюйму пола. Наверное, вальс. Ты откуда-то знал это, как знал и то, что, когда он