Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он вошёл в воду по щиколотку:
— Лёд! — Не услышав ответа, зашёл по пояс и задохнулся от холода. Выбежав на берег, принялся растирать ноги. — Не хочу простыть.
— Тунай! — крикнул старик. — Тебе холодно?
— Жарко! — прозвучал ответ.
— Вот почему ты никогда не будешь походить на ориента, — сказал Йола и принялся перебирать сети.
Вилар с минуту постоял в нерешительности, глядя на Туная. Набрал полную грудь воздуха и плюхнулся в воду. Изрыгая проклятия, взмахивал руками, колотил ногами. Ориент дождался его, поплыл рядом, но вскоре повернул к берегу.
— Сдаёшься? — крикнул Вилар, наслаждаясь долгожданным теплом в теле.
— Ты плывёшь слишком медленно. Я замёрз, — ответил Тунай и нырнул.
С того дня Вилар проводил в море всё больше и больше времени. Иногда с Тунаем, иногда с Хатиром. Паренёк плыл, пока был уверен, что достанет до дна, а потом возвращался на отмель. Кроме своей речушки он ничего не видел, и терпеливо ждал, когда смелость возьмёт верх над страхом перед бескрайним морем.
Наконец Вилар поднялся по ступеням, выдолбленным в скале. Стоя над обрывом, перевёл дух. Сел за руль автомобиля и прокатил своих детей по пустоши.
Стражи привозили Вилару послания от правителя и от помощников (строительство дорог шло полным ходом). После прочтения он подолгу сидел, опустив голову. Затем доставал из сумки блокнот и что-то писал. В сумерках послания из замка неизменно сжигались в костре. Ветер подхватывал тлеющие клочки и уносил к звёздному небу.
Прошло почти два месяца. Вилар ни разу не заикнулся о возвращении в замок. Отказался перебраться в пещеру. Возился со своими детишками возле палатки, а на ночь отправлял их к ориентам. А последние дни прогонял и старика. Золотистые глаза оставались безучастными, хотя Вилар пытался улыбаться и шутить. Он огородился от мира глухим забором, а в душе зияла брешь, из которой неумолимо утекал интерес к жизни.
Ярко горел костёр. Сидя у огня, старик ждал Вилара и Туная. Для мужчин стало ритуалом каждый вечер доплывать до выступающей из воды скалы. Уже стемнело, над морем поднимался пар. Лагерь ориентов затих — мамки загнали детвору спать. Над морской гладью летели еле слышные голоса и раздавались негромкие всплески.
Взгляд старика упал на сумку. Вилар бросил её в спешке, не защёлкнув замок как следует. Йола поднял блокнот, отряхнул от песка. Немного помедлив, открыл серую обложку. Покряхтел, пытаясь разобрать мелкий почерк.
— Ты читал? — прогремело над головой.
— Не смог, — признался Йола, не чувствуя вины или смущения.
Вилар выхватил блокнот, запрятал в сумку:
— С меня хватит. Я ухожу. — Влетев в палатку, стал собирать вещи.
Йола подошёл к откинутому пологу:
— На ночь глядя? Давай. Хочешь свалиться с обрыва? Давай. Хочешь повидаться с Богом? Давай! Я смотрю, ты ищешь смерти. Не буду тебе мешать.
Вилар опустился на тюфяк; свет костра, горевшего у входа в палатку, озарил исхудалое лицо, отросшие русые волосы, раздавшиеся плечи, окрепшие руки.
— А если я уже мёртв?
— Сынок! — проговорил Йола, усевшись рядом. — Ты молод и силён. Поверь, впереди у тебя долгая жизнь.
— А ты спроси меня: хочу ли я долго жить? — Вилар высыпал из сумки содержимое, взял блокнот. — Хочешь знать, что там написано?
— Хочу.
— Ты хочешь влезть ко мне в душу?
— Хочу.
Вилар сжал блокнот в кулаке:
— Не надо слов, не надо взглядов.
Просить, прощать и ждать не надо.
И участь сердца решена.
На зов ответит тишина.
— Ничего не понял, — сказал старик.
— Вернуть её нельзя. Забыть невозможно.
Йола потёр кончик носа:
— Звучит как надпись на надгробии.
— Это и есть надпись на надгробии.
— Кто умер?
— Я, — выдохнул Вилар.
— Влюбился что ли?
— Как ты догадался?
— В кого?
— Не выводи меня из себя, старик, — кипятился Вилар. — Ты же всё знаешь.
— Не знаю.
— Весь замок знает. Весь Грасс-Дэмор знает. Тезар знает! А ты не знаешь.
— Сынок, я живу далеко от Тезара. В замке бываю редко. Слуги у вас будто немые, слова не вытянешь, а доверие Муна я ещё не вернул.
— Я люблю Малику, — произнёс Вилар и затолкал блокнот в сумку.
— А она?
— Она любит другого.
— Кто? Малика?
Вилар щёлкнул замком на сумке:
— Малика, старик. Ваша Малика.
— Кого? — Йола свёл брови. Мимолетная мысль всколыхнула воспоминания: то, что его удивило, но он забыл обдумать после бала. — Адэра?
— Ты догадлив, старик.
— Будь я проклят!
— Ты чего? — спросил Вилар.
— Бедный брат… — Старик уронил руки на колени. — Бедный Мун. Он похоронил всех, кто был ему дорог. Всему виной я, дурень старый.
— Не всех. Малика жива.
Йола качнул головой:
— Жива. Отвезёшь меня в замок? — Посмотрел исподлобья. — Или ты надумал сбежать в свой Тезар?
— Думал, но не сбегу. — Вилар скривил губы. — Я ведь до сих пор на службе у правителя.
Старик потёр кончик носа:
— Куда детей денешь?
— Возьму с собой. Потом отправлю в Ларжетай. У меня там дом. Предложу работу их бывшей соседке и её мужу. Будут за ними присматривать.
— Оставь их здесь. Хотя бы до осени. Пусть окрепнут. Хатир поправился. Даже чуток вырос.
— Не помешают?
— Ориенты к ним прикипели. — Старик поднялся. — Иди, обсохни возле костра. И спать. Завтра отвезёшь меня к Муну.
Следующий день начался с сюрприза. Вилар успокаивал рыдающих детишек — они решили, что он их бросает — и не сразу заметил, как оживился лагерь. Когда Тунай забрался на опрокинутую лодку и закричал, указывая вверх, Вилар обернулся к скале и запрокинул голову. На краю обрыва виднелись машины охраны и автомобиль Адэра.
Спустившиеся на берег стражи сообщили, что правитель в скором времени прибудет на шхуне. Ориенты открыли рты. Никто не надеялся, что ветоны сдержат обещание и отремонтируют посудину, пережившую зимний шторм.
Йола что-то крикнул. Морской народ очнулся. Смеясь, забегал, засуетился. Тейта и Соти запрыгали, хлопая в ладоши — дети не понимали, чему радуются взрослые, но с детской жадностью впитывали в себя всеобщее веселье и щедро делились счастьем с другими. Сильнее всех ликовал Хатир: он впервые увидит настоящий корабль, настоящего короля, а самое главное — маркиз никуда не уезжает.