Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этом предписании самому себе содержится квинтэссенция приоритетов во внешней политике Бисмарка, которые проявились и в хитросплетении альянсов, формировавшихся в восьмидесятых годах. Обожатели без устали славословят необыкновенную искусность внешнеполитической программы. Однако она уже через год дала сбой, когда он попытался применить ее на практике. В феврале 1878 года Бисмарк объявил, что намерен выступить в роли «честного маклера» в разрешении восточного вопроса, созвав в Лондоне конференцию для урегулирования проблем, оставшихся после Русско-турецкой войны, и перемен на Балканах. Конференция лишила Российскую империю многих завоеваний, и царь винил в этом Бисмарка. Да, канцлеру удалось оживить «Союз трех императоров» в 1881 и 1884 годах, но в 1887 году ему пришлось делать это тайком, нарушая в равной мере секретные и обязывающие договоренности с другими державами. К 1890 году «Киссингский диктат» полностью дискредитировал себя. Преемники Бисмарка первым делом отреклись от так называемого «перестраховочного договора», подписанного Бисмарком с Россией в 1887 году.
Идеи Бисмарка оказались нежизненными и в силу того, что он неверно оценил новое положение Германии в Европе. В его время Германская империя уже превратилась в экономическую и военную сверхдержаву. Она не нуждалась в тайных и искусных соглашениях, составленных на основе хитроумных и двуличных комбинаций. В действительности, как мы увидим дальше, в основе «кошмаров» Бисмарка лежали пессимизм и паранойя, определявшие взгляды на мир. Его пессимизм переняли деятели, пришедшие ему на смену и развязавшие в 1914 году совершенно ненужную превентивную войну, почувствовав себя окруженными со всех сторон и испугавшись, что их раздавят. Если бы они подождали на границе за пулеметами, колючей проволокой и артиллерийскими орудиями, то изничтожили бы французские и русские войска и Германия выиграла бы войну. Пессимизм Бисмарка проистекал из особенностей его психики и определялся, возможно, в какой-то мере социальным происхождением, осознанием обреченности своего класса.
Кроме того, Бисмарк в общем-то не был миротворцем; его скорее можно было бы назвать, выражаясь современным языком, поджигателем войны. В то время когда Бисмарк выкладывал прокрустово ложе между Австрией и Россией и «боролся за мир» на Балканах, британский посол в Константинополе писал Мориеру о Бисмарке как о человеке, склонном разжигать военные конфликты:
...
«Бисмарк стремится помешать любому мирному решению и вовлечь Россию в дорогостоящую и опасную войну; он будет и дальше использовать Андраши в достижении двух целей: ослабления России и раздела Турции»146.
В разгар международного кризиса Бисмарк затеял очередную игру в отставки. 27 марта 1877 года он сообщил в государственном министерстве о своем решении подать императору прошение об уходе на заслуженный отдых. Если оно будет отклонено или ему предложат отпуск, то он попросит назначить полноценного заместителя147. Больше всех расстроилась Хильдегард фон Шпитцемберг – не в последнюю очередь из-за перспективы лишиться причастности к жизнедеятельности великого человека и, соответственно, престижности:
...
«Я просто не могу в это поверить – новый рейх и без Бисмарка, дом 76 на Вильгельмштрассе и без него; все это невозможно себе представить, но разговоры только о том, что надо укладывать вещи и отсылать семейные фотографии в Шёнхаузен. Похоже на реальность… Я поговорила чистосердечно с князем, попросив объяснить причины. «Организуйте убийство Августы, Кампхаузена, Ласкера с их приспешниками, и я тогда останусь на месте. Меня издергала эта бесконечная обструкция, это существование на боксерском ринге…» Потом он взял меня за руку и спросил: «Вы же будете приезжать к нам в Варцин?» Каким хорошим, трогательным и ласковым был великий человек, когда говорил со мной, прослезившись и легонько пожимая мне руку… Возможность его отставки не выходит у меня из головы; мы потеряем безмерно, если Бисмарк уйдет, и в социальном, и в человеческом плане; это отразится и на нашем положении в обществе, поскольку наша доверительная дружба с Бисмарками дала нам очень много и облегчала нашу жизнь. Я никогда не скрывала этого от себя. Той любви, верности, внимания и уважения, которых я удостаивалась начиная с 1863 года, мне больше нигде не найти. Мне хорошо известны их слабости, и наши взгляды нередко расходились, но то, как я люблю их, как я им благодарна и как я им предана, я поняла только сейчас, пребывая в грусти, вызванной их отъездом»148.
Спустя несколько дней, 4 апреля, газеты сообщили об отставке Бисмарка, вместо которой император предложил канцлеру годичный отпуск149. Лидер левых либералов Ойген Рихтер написал брату:
...
«Естественно, отставка Бисмарка в наших интересах. Она произвела бы такие изменения в положении партии, которые даже трудно предсказать. Горевать должны поборники протекционистских тарифов, ставшие для нас особенно опасными. Если он действительно не будет заниматься делами целый год, то это равносильно отставке»150.
Одо Рассел в депеше лорду Дерби дал свое видение правительственного кризиса:
...
«Я уже сообщал вам о кризисе, который заключается просто-напросто в том, что у Бисмарка сдают нервы, и ему действительно нужен отдых, а император не желает расставаться с ним. Помимо физического недомогания, Бисмарк морально угнетен тем, что его политика пользуется все меньшей поддержкой со стороны императора и парламента. Он относит это на счет зловредного влияния императрицы на его величество и папы – на католическую партию в парламенте, не желая видеть пагубности собственной сварливой манеры в отношениях с сюзереном и своими же сторонниками и злобной жестокости в обращении с оппонентами. Он добивается одного – власти, позволяющей увольнять коллег в кабинете по своему усмотрению, тех полномочий, которые император никогда не уступит канцлеру. В прошлый четверг император сказал мне во дворце, что он предоставит ему какой угодно отпуск, но в отставку уйти не позволит. Императрица же сказала, что Бисмарка надо научить повиноваться государю»151.
На следующий день кайзер официально отклонил прошение об отставке и предложение о назначении заместителя, объяснив: «Любая серьезная замена затруднит ваше возвращение». Бисмарк в частном порядке говорил в государственном министерстве: кайзер воспринял его отставку как личное оскорбление и пригрозил, что «сложит с себя корону, если Бисмарк уйдет»152.
14 апреля Хильдегард фон Шпитцемберг узнала от княгини и о благополучном завершении государственного кризиса, и о том, что «кайзер плакал, как ребенок, завел разговор об отречении, вследствие чего настаивать на отставке уже было невозможно… Никто не верит – и правильно – в то, что Бисмарк не добился бы своего, если бы действительно и серьезно был настроен уйти в отставку. Ему следовало либо уйти любой ценой, либо не устраивать весь этот спектакль, который теперь все считают чистой комедией… Короче говоря, он навредил своей репутации этим кризисом, что меня очень огорчает, хотя я лично рада тому, что все остается так, как было»153.
