Я взглянула на по-прежнему безобидного Дамиена — грудь спокойно вздымалась, голова свисала вперед — ни намека на притворство ради попытки освободиться.

— Думаю, вы многое знаете уже сейчас.

Реджис помедлил, прежде, чем задать следующий вопрос.

— А вы хотите узнать? Не дожидаясь завтрашнего или послезавтрашнего вечера?

Я промолчала, догадываясь о словах, которые последуют после.

— Никогда не работали в связке? Думаю, духу у вас хватит.

— Постойте. Вы серьезно? Предлагаете…

— Увидеть то же, что и я. До определенных пределов, само собой.

Стоит ли рисковать ради правды? Куда спокойнее будет уйти, выпить побольше успокоительного и уснуть. Потом вернуться к привычным делам, чтобы скоротать время до встречи с Реджисом, и выслушать спокойный, не приправленный собственными чувствами рассказ. Любая ужасная история в его отстраненной манере становилась всего лишь очередным раскрытым делом.

— Он вас едва не убил — имеете право, — тихо добавил дознаватель.

— Как же закон?

— Это мое добровольное предложение, а вы — гильдейский маг. Никаких нарушений.

В Гавронской школе такому не учили. Травникам ни к чему связывать сознание с другими, более одаренными, ведь собственных сил не хватит. Наставники на лекциях вскользь упоминали о возможности, но и только. По-настоящему этот способ изучали на последних курсах Главикуса те, кого отбирали преподаватели.

Реджис ждал. Лейтенант Лоуп, вероятно, усвоивший, когда промолчать, не напомнил о правилах и необходимости держать посторонних на расстоянии от расследования.

— Боюсь, это принесет вред одному из нас, — проговорила я.

— Нет. Худшее, что вам грозит — головная боль и небольшое недомогание. Нагрузка ляжет на меня, а вы увидите сон наяву. Я говорю по собственному опыту, поскольку делал подобное много раз и был на обеих сторонах.

Он поднялся, взял свободный стул и поставил напротив Дамиена на середине комнаты.

— Подойдите ко мне.

Спасите, боги. В том, что доживу до утра, сомнений не было, но доживет ли вместе со мной рассудок? Маг-дознаватель из королевской полиции предлагает открыть свое сознание и увидеть мысли Дамиена. Почувствовать как он и узнать, почему «братец» пожелал перерезать мне горло. Может, увижу не просто сон, а кошмар? Раньше помыслить о присутствии на подобном допросе могла только в качестве арестованной.

— Не беспокойтесь, даже сознание не потеряете, — сказал Реджис, когда мы оказались рядом. — Усыпить Пати Райнер стоило больших усилий. Вы мне доверяете?

— Полностью, — глядя в его глаза, я протянула раскрытую ладонь, которую Реджис тут же плавно оттолкнул.

— Ваша кровь не нужна. Есть другие способы.

Из кармана появился необычный золотой медальон на двух длинных цепочках. Круглый, состоящий из маленьких пластин, где я успела заметить знаки ариарнов. Он весь был покрыт трещинами, а посередине, в гладком стеклянном шаре, перекатывалась алая жидкость.

— Вещь, которую сняли с Дамиена?

— Нет, ни в коем случае. Это моя вещь. Позволите?

Слегка касаясь волос и повязки на шее, Реджис надел одну цепочку на меня, вторую на себя. Затем с громким хрустом разделил медальон на две неровные части. Золотые края коротко вспыхнули, я почувствовала холод и мгновенное головокружение.

— Что это такое? — я силилась разглядеть шар, оставшийся на половине дознавателя.

— Еще одно изобретение ариарнов. Оно свяжет нас. Лучше присядьте.

Я опустилась на стул. Моргнула раз, другой, надеясь избавиться от тумана, который ни с того ни с сего начал наполнять кабинет. Стены, шкафы, коричневые шторы, Дамиен напротив — все исчезало в белой пелене. Собственное тело и то растворялось. Может, мне плохо и нужно скинуть медальон с шеи?

— Что происходит? — запрокинув голову, я взглянула на Реджиса, чьи глаза затянулись чернотой, а потом навалилась давящая боль в висках. Она нарастала, стоило зажмуриться или мотнуть головой.

— Тише. Не сопротивляйтесь туману, — ладони Реджиса легли на плечи, заставляя вздрогнуть от холода, источаемого перстнем. — Закройте глаза и расслабьтесь.

Назойливым стуком в дверь боль давила сильнее и сильнее. Я едва слышала голос дознавателя, все больше поддаваясь панике, чувствуя, как сознание против воли тонет в молочно-белой мгле.

— Не сопротивляйтесь, — где-то далеко прозвучали слова Реджиса.

Я выдохнула, подчинилась и растворилась в тумане, за которым пришла темнота.

В ней звучал плеск волн. Я чувствовала, как те подкатываются все ближе, шелестят, вороша песок. Он быстро теплел, раскалялся в одно мгновение. Хотелось попятиться от брызг, обжигающих ступни.

Почему-то не мои.

Но было нельзя. Волны становились сильнее, выше и окатывали уже целиком, принося мучительно звенящую в ушах боль.

Снова не мою.

Я наблюдала со стороны. Со всех сторон. Я не была тем, кто очень страдал, но чувствовала отголоски мучений. Вот этот кто-то собирается с силами, тяжело дышит, пытается выстроить стену из мелких камешков, разбросанных по берегу. Судорожно собирает их, сгребает вместе с песком и мусором, торопится, зная о приближении новой волны. Та совсем близко, и он ждет, боится, сжимается, а потом кричит от боли и ужаса, ведь стену смыло, а другой защиты нет. Он не сдается, пытается снова и снова, пока в бессилии не падает на невидимый берег, позволяя размыть остатки жалкой стены.

Из темноты появился город. Вспыхнул так ярко, что захотелось заслониться, но было нечем. В отличии от другого, я стала бестелесной, неспособной управлять ничем, особенно видением. Кто-то меж тем шел вперед, скрипел зубами и находил отвратительной грязь на дороге, по которую приходилось ступать. Связанные руки с обломанными ногтями были покрыты ссадинами. Люди вокруг смеялись и тыкали пальцами. Справа швырнули гнилое яблоко, оно больно ударило в висок и, разбившись, сползло по лицу, оставляя противный след. Кто-то замедлил шаг, и в спину толкнули. Лужа под ногами вдруг бросилась в лицо, окатывая зловоньем.

Не меня.

— Вставай, сучий сын, — рывкнули над головой. Больно схватили за воротник рубашки, что моментально промокла и прилипла к телу, потом за волосы, заставили встать и снова идти. Вперед, к длинному безликому зданию, где поблизости ошивались ублюдки из городской стражи.

Ненавижу этих скотов, с каждого бы шкуру спустить. Топчутся тут, скалятся, твари, небось решили поразвлечься к вечеру. Всех хочу на куски разорвать.

Не я.

Миг вздрогнул, померк, а потом в нос ударила вонь мокрой псины и гнилой соломы. Сырость, пробирающая до костей. Едкий дым от тлеющих мокрых веток в покосившейся печи. Да какая тварь развела проклятый огонь? Барт, тощий старый урод, хочет, чтоб все за ночь передохли?

— А, ну, иди сюда, помойная крыса. Хорошо было сидеть весь день под крышей, а? Так пригрелся, что дров хороших не нашел? Плевать, где возьмешь сухое — тряпье свое вонючее жги!

И голос не мой.

Старик сжался в углу,