Маюн помотала головой:

– Если мне любопытно, как выглядит кузница Кеоса, это еще не значит, что я хочу наведаться туда с визитом.

Они вошли внутрь, повернули направо и оказались в коротком коридоре: по обеим его сторонам располагалось по три двери, а еще одна – в конце. Приблизившись, Аннев увидел, что на каждой из них начертаны глифы.

– Cartlann, – прочел он вслух.

Маюн поднесла факел к одной из дверей и принялась рассматривать вырезанные на ее косяке знаки. Она провела пальцем по причудливым линиям и тут же отдернула руку.

– Аннев! Это не просто глифы. Они на древнем даритском, а значит, магические!

– Магическими они становятся лишь в том случае, если чародей наполняет их своей волей и мыслью, – машинально ответил Аннев. – А так – это всего лишь одна из систем письменности.

– Чародей? Ты имеешь в виду – сын Кеоса? Кеокум?

– Да нет же! Любой человек, благословленный Одаром. Если у тебя нет дара, то глиф не сработает. Но даже если есть, мало его просто начертить и произнести имя – необходимо наполнить его силой своего намерения.

По мере того как он говорил, глаза Маюн становились все шире.

– Ты понимаешь, как действует магия.

Ее слова прозвучали скорее как вопрос, нежели обвинение.

– Нам кое-что рассказывают на уроках, – спохватился Аннев, стараясь не выдать волнения, – мы ведь должны уметь обращаться с артефактами. Да и Содар меня кое-чему научил. Вот и все.

Он потянул ее за собой в коридор.

– Содар учил тебя магии? – насторожилась Маюн.

– Только той, что была нужна мне для работы.

– Но для чего священнику или его помощнику разбираться в магии?

Аннев чувствовал, что она смотрит на него в упор, ожидая ответа. Он кашлянул, прочищая горло. Не стоило ему так откровенничать.

– Чтобы изобличать тех, кто ею владеет.

Маюн задумалась.

– Кажется, брат Содар вообще знает много того, чего знать не положено. Переводит какие-то странные древние книги. В магии разбирается…

Теперь тон у нее был точь-в-точь как у ее отца: обвиняющий и надменный. Аннев почувствовал себя неловко и попытался перевести их разговор в другое русло.

– Да ты сама такая же, – поддразнил он ее. – Вечно делаешь то, что тебе не положено.

Маюн улыбнулась:

– Может, и так. – Она кивком указала на другую дверь. – А тут что написано?

– То же самое. Cartlann. «Архив».

Маюн разочарованно хмыкнула:

– А на тех двух?

– Mallachtaí. «Проклятия». И Rúin. «Тайны».

– Что ж, логично – это кабинет Нараха, а он у нас мастер тайн. Хотя вряд ли он здесь ночует.

И с этими словами Маюн, к ужасу Аннева, подняла кулачок и постучала в дверь кабинета.

Аннев замер на месте, не дыша. Тишина. Маюн постучала снова – и снова никто не отозвался. Она повернулась к Анневу:

– Ты ведь проверил его покои, до того как…

– Держитесь правой стороны, парни, – раздался вдруг чей-то бас со стороны лестницы. – И перешагивайте через каждую третью ступеньку. Иначе отхватите какой-нибудь гадкий подарочек от мастера Мурлаха – они тут повсюду.

– Пропади он пропадом со своими ловушками, – проворчал следом старческий голос.

Маюн, поймав затравленный взгляд Аннева, рассмеялась:

– Да не бойся ты, Ани. Никто не станет наказывать тебя за то, что ты оказался здесь по вине какого-то мастера-шутника – тем более ты принес с собой артефакт. А уж отчитывать меня точно никому в голову не придет. – Она сжала его ладонь в своей, не замечая, что он стоит ни жив ни мертв.

Они узнают правду. С ними Фин и Кентон… они все узнают.

– Это еще что такое? – Голос Нараха дребезжащим эхом прокатился по коридорам. – Вчера вечером дверь была заперта.

Его спутник – Аннев узнал голос Брайана – засмеялся:

– Как ты можешь это помнить – после такого-то количества медовухи?

По лестнице, судя по эху шагов, спускались как минимум четверо, и Аннев уже не сомневался, что самым страшным его предчувствиям суждено сбыться. Через пару мгновений в дверь, размахивая факелом, вошел Нарах.

– Я же говорил! – воскликнул он, потрясая кольцом с ключами. – Здесь действительно кто-то есть.

Следом появился Фин с резным деревянным цилиндром в руке, за ним – Кентон с Милостью и маленькой серебряной арфой из кабинета Янака, и замыкал шествие Брайан. Увидев Аннева, все встали как вкопанные, раскрыв рты от изумления, а лицо Кентона стало белее мела.

– Провалиться мне, если это не мастер Айнневог! Или ты призрак? Эти двое наплели нам всякой ерунды – будто ты заживо сгорел или что-то наподобие того. – Нарах подошел ближе, наклонил голову к плечу и, прищурившись, вгляделся в лицо спутницы Аннева. – Маюн? А ты тут какими судьбами? Отец прислал?

Темные глаза Кентона, скользнув по фигурке девушки, остановились на кольце – и лицо аватара перекосила гримаса ненависти.

– Маюн, – выдавил он с трудом, – почему ты здесь – с ним?

– Аннев! Ты как умудрился выжить? – одновременно с Кентоном спросил Фин.

Зеленоглазая красавица бросила на Аннева удивленный взгляд, однако ответила Нараху:

– Мастер Нарах, мастер Айнневог добыл артефакт, поэтому я и привела его сюда.

– Да ты что! – Сердитое лицо Нараха смягчилось. – Тебе удалось отыскать жезл принуждения? Эти молодые люди утверждают, что его увели у них из-под носа. Хочешь сказать, тебе удалось его заполучить назад – и вернуться раньше этих двоих?

– Да еще и на своих двоих! – восхитился Брайан. – Поскорее бы рассказать Титусу, то-то он обрадуется! Неслыханное дело, трое новичков за ночь добыли четыре артефакта! Да это войдет в историю!

И, не обращая внимания на косые взгляды остальных, радостно хлопнул в ладоши.

Аннев с негодованием смотрел на приближающихся аватаров, злясь на них за то, что они бросили его на произвол судьбы. И в то же время понимал, что сейчас их предательство ему только на руку: наверняка оба заявили, что все доставленные ими артефакты – из замка Янака, а значит, уже не проболтаются, что фонарь и меч принадлежат Анневу.

«Еще не все потеряно, – думал он. – Я отдам Нараху лампу, уговорю его взять меня с собой в Хранилище, а там попробую найти протез».

– Мастер Нарах, позвольте помочь вам отнести артефакты в Хранилище. Я надеялся, вы расскажете мне поподробнее вот об этой масляной лампе – ведь никто не разбирается в магических предметах лучше, чем вы.

Нарах часто заморгал, застигнутый врасплох столь внезапным интересом к его работе, а потом широко улыбнулся, обнажив два ряда полусгнивших зубов: