И тут я набралась смелости спросить:

– У вас тоже СПИД?

Он не отвечал, пока не кончилась песня. Затем улыбнулся:

– Я ВИЧ-положительный.

– То есть это значит…

– Что болезнь притаилась во мне и ждет. Решает, пробуждаться или нет.

Инициатором третьего свидания с Тайером была я. У меня возник план.

Мы встретились в четверг после занятий. В тот день долгая зима наконец дала трещину, и с утра дул теплый ветер. Люди шли без пиджаков и пальто и кидали друг другу фрисби в еще не просохшей грязи.

– Я хочу отвезти тебя в субботу на пляж, – сказала я. – Захвачу еды из ресторана, и погуляем. Я заеду за тобой около полудня.

– Да у тебя все как по нотам, – засмеялся Тайер. – Я встречаюсь с Артуром Фидлером![38]

Но к субботе снова похолодало. Ветер порывисто дул вдоль берега, швыряя в лицо колючий песок. В рокоте прибоя слышалась угроза. Короче, прогулка по пляжу исключалась.

Я припарковалась ровно посередине пустой стоянки на тысячу машин. Еда в ящике-термосе была чуть теплой.

– Знаешь эту песню? – спросил Тайер, кивнув на радиоприемник.

– Мелодия знакомая, – сказала я.

– «Жизнь на полную катушку», «Иглз», – и Тайер немного подпел.

– Да, точно. И что?

– Когда я впервые ее услышал, не мог разобрать, что они говорят. Думал, они поют «на полу про тушку».

Я не улыбнулась.

– Так вот, это про нас. Жизнь на полную катушку… Ты сегодня как в воду опущенная. Что-нибудь случилось?

Неподвижно глядя вперед, я озвучила свое предложение и ждала.

– Ну, – произнесла я наконец, – по твоему молчанию понятно, что я выставила себя идиоткой.

Я завела машину.

– Слушай, погоди минуту. Выключи его. Я просто не ожидал, вот и все. Мне надо подумать.

Я заглушила мотор.

– Хорошо, – согласилась я, выбралась из машины и пошла по периметру парковки. Второй раз обошла ее быстрее и почти бегом забралась в машину.

Я сразу угадала его ответ по тому, как он втиснул пластиковые контейнеры один в другой и собрал весь мусор в фольговые пакеты.

– Сделай милость, забудь, о чем я просила. Заблокируй это воспоминание.

– Дело в том, – сказал Тайер, – что я полгода пытался вытащить тебя на свидание, и вдруг – раз! – ты хочешь, чтобы я помог тебе стать матерью. Я не уверен, понимаешь ли ты, насколько тяжело растить ребенка одной. Звучит, конечно, романтично, но…

– Хватит пургу нести! – перебила я. – Мне не вдруг приспичило. – Я снова завела машину и несколько раз взревела мотором.

– Понимаешь, ну вот как одолжить тебе мою сперму? Это же как бы дать себя использовать.

– Все, забыли. Хватит об этом. Я отвезу тебя домой.

– А мне-то какая от всего этого выгода?

– Ну, не знаю… Даровой секс. Или тебе попкорн потом купить? Банковский чек оставить?

– Не умничай, – сказал он. – У меня есть право спросить. Надо же и о Джамале подумать – говорить ему или нет. У него же будет где-то расти брат или сестра. Сводные.

– Ничего ему говорить не надо. Это была плохая идея, давай забудем.

– Понимаешь, мне вообще-то по сердцу идея дать тебе то, чего ты так сильно хочешь. И насчет секса – эта часть тоже имеет свою привлекательность. Но я не знаю… Я не уверен, что смогу.

– Никто тебя уже не просит.

– Согласись, непросто становиться отцом ребенка, которого тебе не растить.

– Я уже жалею, что начала этот разговор!

Тайер включил радио, побарабанил пальцами по сиденью и снова выключил.

– Хорошо, вот что я сделаю. Я подумаю об этом неделю. Если ты тоже обещаешь кое о чем подумать.

– О чем?

– Родить ребенка обычным образом. Выйти замуж.

– Спасибо за предложение, – фыркнула я. – Но этому не бывать.

Тайер ладонью вытер мне мокрую щеку. Я ужасно хотела сейчас не плакать.

– Отчего же нет?

– Не бывать, и все тут. Все равно ничего не выйдет. Не надо меня любить.

Летящий песок тихо скрежетал о машину. Я высморкалась. У меня возникло ощущение, что мы застряли тут на весь остаток жизни, что нам придется сгнить и рассыпаться, прежде чем машина тронется с места.

– Перегреешься, – сказал Тайер.

– Я совершенно спокойна, просто жалею, что начала этот разговор, потому что теперь каждый раз, когда…

– Я имею в виду, машину перегреешь. Радиатор закипит. Давай лучше поедем.

– Прекрасно, давай поедем, – согласилась я. – Что я, против?

– Ты же за рулем, – заметил Тайер.

В октябре 1985 года мне исполнилось тридцать четыре, и я лежала ночами без сна, со страхом прислушиваясь. После обвалившегося потолка с лестницы загремела Роберта, и неудержимо посыпались костяшки домино жизни мистера Пуччи. Летом у него появились язвочки в уголках рта, и анализ на СПИД показал: вирус вовсю бушует в его организме.

Я очень хотела, чтобы Тайер меня утешал, но ничего ему не рассказывала.

– Слушай, – произнесла я, когда он остановил меня на парковке у вечерней школы, – ты был прав. С моей стороны было нечестно об этом просить.

– Это не означает, что мы не можем и дальше встречаться.

– Для меня означает. Все кончено.

Чувство равновесия первым предало мистера Пуччи. В ноябре, скатившись по школьной лестнице со второго этажа, он пролежал в больнице шесть дней.

Пока он там находился, больничная операционистка узнала его имя среди тысяч других и сообщила в школьный комитет. Хотя она сочувствует мистеру Пуччи и таким, как он, но они сами напросились на этот диагноз подобным образом жизни, а материнский долг для нее важнее. Как ни крути, утверждала она, этот человек нечист. Судя по тому, что известно об этой болезни, он способен заразить ее сыновей и других детей через вещи, которых он касается в школе, и даже через воздух, которым дышит. За разглашение конфиденциальной информации операционистка потеряла место. Мистер Пуччи за свое решил не бороться.

– Они не имеют права так с вами поступать, – возмутилась я. – Что вы прямо как святой какой-то!

Но мистер Пуччи, по его словам, уже устал, да и кто предскажет, насколько продвинется болезнь за полгода?

– Я в этих делах не борец, Долорес. Мне бы с физическими аспектами достойно справиться.